Московские каникулы

– Это уже пьянство, ты меня спаиваешь! – обиженно протянула Лучана, а Гриша не согласился:

– Неправда! Терпеть не могу пьяных женщин!

Лучана высоко подняла рюмку, сердечную, конечно:

– Поехали!

– Чин-чин! – чокнулся с ней Гриша.

Вечер уже овладел городом. Деревья во дворе виднелись черной графикой. Единственный фонарь не горел. В комнате свет тоже не горел, потому что его никто не зажигал. Слышался беспричинный смех, какие-то малозначащие или ничего не значащие слова. Однако мужчина и женщина находились не рядом, а на некотором расстоянии друг от друга. Гриша не торопил события. В ожидании есть своя прелесть. В преодолении расстояния тоже есть своя прелесть. Прелесть была уже в том, что здесь, в его комнатушке, руку протяни – ощутишь, находится дивная итальянка.

– Что-то совсем темно, – пожаловалась Лучана, – зажги хоть что-нибудь!

– Тебе плохо?

– Нет.

Гриша включил настенную лампочку:

– Так лучше?

– Так я тебя вижу.

– А раньше ты меня не видела?

– Нет.

– Да!

– Нет!

– Нет! – вдруг повторил Гриша, и Лучана тотчас нашлась:

– Да!

Опять засмеялись.

– Скажи, – вдруг совершенно серьезно, насколько может быть серьезен прилично подвыпивший человек, спросил Гриша, – у тебя сейчас есть кто-нибудь?

Последовал чисто женский ответ:

– Дай мне яблоко!

– Кто он? – Гриша яблоко передал.

– Муж.

– Муж не считается.

– Есть, ты… – Лучана вгрызлась зубами в яблоко, поморщилась, отбросила. – Кислое… Знаешь, мой первый муж был художником, он рисовал рекламы…

– Чихать я на него хотел! – отозвался Гриша.

– А второй муж – адвокат.

– И на него тоже чихал! – Гриша не был оригиналом в своих оценках. – На первый-второй рассчитайсь!

Лучана не поняла:

– Что ты сказал?

– Я сказал, что у меня вообще не было первой жены, сразу появилась вторая!

– Такого не может быть!

– Может!

– Не может!

– Может! – Гриша сделал шаг вперед и обнял Лучану. Лучана подумала, подумала и… высвободилась:

– Хотя в вашей стране может быть все. Вот я сдавала в багаж мертвую собаку, и только у вас мне могли всучить живую! Хочу танцевать!

Гриша снова засмеялся:

– Ты не можешь танцевать, свалишься, ты пьяная, ты надралась!

– Чепуха! – Лучана гордо выпрямилась, гордо тряхнула головой, золотые волосы гордо прошуршали по плечам. – Смотри, что я умею!

Она высоко задрала ногу, оставшись стоять на одной ноге, и при этом руками ни на что не опиралась. Гриша не мог скрыть восхищения:

– Фантастика, браво! Потрясающе! Как это у тебя получается?

– Я сейчас выступаю в цирке! Я водкоустойчивая, можно так сказать?

– Тебе все можно! А на другой ноге можешь?

– Пожалуйста! – Лучана переменила ногу. – Сколько ни выпью, могу стоять на одной ноге, как аист!

– А на двух можешь? – задал коварный вопрос Гриша.

– На двух сложнее! – Лучана стала на обе ноги и повалилась в кресло.

– Еще примем? – спросил Гриша.

– Нет, – решительно отказалась Лучана, – я уже наполнена по самое горлышко!

– Тогда смотри, что я умею! Вставай!

– Зачем?

– Будешь на страховке! – И Гриша полез на подоконник.

Лучана в испуге вскочила и подбежала к раскрытому окну:

– Ты выпадешь!

– Никогда! – Гриша явно что-то задумал. Он, покачиваясь, встал на подоконнике в полный рост. – До трех считать умеешь?

– До трех?

– До трех.

– Не пробовала, но я попробую!

– Ну! – поторопил Гриша. – А то я действительно вывалюсь!

– Раз-два-три! – протараторила Лучана.

При цифре три Гриша спрыгнул с таким расчетом, чтоб оказаться возле Лучаны, крепко обнять ее и поцеловать в губы.

Целовались долго. Это был лишь один продолжительный, нет, долгий, нет, очень долгий, нет, немыслимо долгий поцелуй. А когда отпрянули друг от друга, Лучана попросила, все еще задыхаясь:

– Здорово! Полезай еще раз на подоконник, еще раз спрыгивай, я умею считать до трех!

Но Гриша внезапно протрезвел. И сразу стал грустным:

– Нет! Для тебя это так, развлекаловка, приключение, легкие римские каникулы…

– Московские каникулы… А для тебя вот так вот, с ходу, с подоконника, большая любовь? – В голосе Лучаны не было насмешки, разве тоже прозвучала грустинка.

– Любовь? Не знаю, – тихо говорил Гриша, – но потрясение есть, это точно, и я ухожу ночевать в машину!

Лучана мгновенно вспылила, кстати, было от чего вспылить:

– Ты просто боишься!

– Да! – Гриша схватил плед, поколебался какое-то мгновение, а затем решительно шагнул к выходу, но Лучана преградила ему путь:

– Это я ухожу в твою дырявую машину! – Она вырвала плед. – Я тебя ненавижу, нет, хуже, я тебя презираю! – И, оттолкнув Гришу, ногой ударила по двери. Дверь распахнулась.

– Ты ведешь себя, как капризная миллионерша! – Гриша пребывал в растерянности, понятия не имея, как ему следует поступить.

– Я и есть миллионерша!

Последнее, что успел крикнуть ей вдогонку Гриша:

– Брюки бы надела, простудишься! В плед завернись!

Ответом ему был стук каблуков.

Теперь уже Гриша выглянул в окно, но что-либо разглядеть в кромешной тьме было невозможно. Фонарь, который торчал на столбе посередине двора, по идее должен был гореть, но он не горел, как и многие его собратья в столице и других городах нашей страны. Не освещать улицы, а тем более дворы, – это уже наша устоявшаяся традиция.