Московские картинки 1920-х - 1930-х г.г

По договоренностью со сбытовиками. Небольшой процент от выручки. А уж если самостоятельную наценку кто-нибудь сделает, его счастье. Но и наценка небольшая. Покупателя не обременяет. Всего на копейку-две на номере. Вроде бы не очень много, а при тираже заметно.

И бегают вечерами газетчики-ребятишки. И орут: «Кому «Вечерку! Кому «Вечерку», «Ужасное убийство в Марьиной роще!», «Женщина-убийца!» и разные другие новости. Я сам редко видел, но знаю, что по утрам такая же картина. Тут уже утренние газеты идут — «Рабочая Москва», «Правда», «Известия». Даже «Пионерская правда». То ли они бегают так рано, что мы их еще не застаем, то ли после того, как мы уже за партами сидим. Но «Вечерка» всегда идет ходко. Во-первых, удобнее для покупателя, когда он с работы, не очень спеша, возвращается, а во-вторых, и это, наверное, самое главное, потому что «Вечерка» уже вечером сообщает самые свежие новости, которые в больших утренних газетах можно будет прочитать только завтра. А в «Вечерней Москве» это уже с вечера. Блеск!

Беспризорные

Мой детский сад находился в самом центре Москвы, на Театральной площади, около Китайгородской стены в замечательном доме, который для одних был 2-м Домом Советов, а для старых москвичей — «Метрополем». Красивый дом. В нем сразу три кинозала кинотеатра, тоже называвшегося таким удивительным словом «Метрополь». Каждый день, кроме, конечно, воскресений, мы с мамой отправлялись по утрам в наш садик, а вечерами возвращались домой.

Неподалеку от трамвайной остановки на площади перед самым «Метрополем» стоят огромные черные котлы. В них варят асфальт — черную страшно дурно пахнущую массу, которую вываливают на дорогу, разравнивают, разглаживают катками на длинных ручках. Центральные площади и улицы Москвы меняют одежду. Вместо обычного булыжника, или серой брусчатки здесь появляются ровные-ровные мостовые. Здорово. Скорей бы от центра и к нам до Садового кольца дошли. Говорят, что через год-два и там будет асфальт. А пока черные котлы стоят только по центральным площадям, по центральным улицам.

Рано утром, еще до начала работы дорожников, из котлов вылезают страшные оборвыши. Мама их называет беспризорными. И другие тоже так зовут этих неопрятно одетых, отчаянно грязных ребятишек. На некоторых рубахи, или то, что раньше было рубахой, явно не с их плеча: страшно велики по размеру, рваные рукава свисают, закрывая почерневшие от грязи кисти рук.

Штаны тоже не лучше — порванные, грязные. В асфальтовые котлы они забираются на ночь, чтобы обогреться на неостывших остатках асфальта. Люди их сторонятся. Мало ли что: все они, верно, воришки и безобразники-хулиганы. Некоторые, правда, подают им что-нибудь из еды или немного денег.

Ребята эти ведут себя на улицах среди толп народа совершенно независимо. Шныряют туда-сюда, весело перекликаясь на каком-то только им самим понятном языке. Мама говорит, что это у них такой жаргон. И предупреждает, чтобы я старался держаться от них подальше. Мало ли что. Они же, наверное, заразные. И ведут себя отвратительно. Курят, такие маленькие, а курят. И ругаются по-нехорошему. И по карманам у зевак шарят. От милиционеров они разбегаются во все стороны. Поймать их невозможно. Они даже как бы издеваются над преследователями, ускользая буквально из-под носа.

— Мама, а откуда они взялись? И почему они живут на улицах, почему в котлах или подвалах ночуют? У них нет мам, нет дома? — спрашиваю я маму, которая опасливо оглядывает стоящих неподалеку беспризорников.

— Они приехали из других мест. У них нет дома, нет мам и пап, — отвечает моя мама, прижимая меня к себе, как будто оберегая от чего-то.

— А почему нет дома, нет мам? — задаю я новый вопрос.

— Голод там, Боря, голод. Родители, наверное умерли. Никого и ничего у них не осталось. Вот и приехали в Москву.

— А где это голод, в каком городе? — не унимаюсь я.

— Ой, не спрашивай, Боря, повсюду он, повсюду. Помирает народ, ребятишки остаются и бегут с тех мест.

— Значит, они были такие же, как все, хорошие были?

— Были, были. А теперь видишь какими стали. Воришками, хулиганами.

— А почему у нас нет голода?

— А мы Москва, Боря, в Москве всегда лучше, чем в других местах.

— Мама, а можно что-нибудь сделать, чтобы не было голода, чтобы не было беспризорников?

— Наверное, можно, только не просто все это, Боря, — тихо отвечает мама и тяжело вздыхает.

Стою в своей шубке, держу мамину руку и смотрю на стайку таких же мальчишек, или чуть постарше меня, и мне не то что страшно, мне любопытно становится. А кто-нибудь думает, как это сделать, чтобы во всем мире не было ни голода, ни беспризорных без мам, без пап.

А дома на мой новый вопрос мама сказала, что даже есть специальная комиссия, которая занимается такими бездомными ребятами. Называется она «Деткомиссия при ВЦИКе». И возглавляет ее сам Феликс Дзержинский, самый главный чекист. Ему сам Ленин поручил заняться такими ребятами. Я облегченно вздыхаю, ну уж если сам Дзержинский, то дело будет сделано. Дзержинский все может.

Китайские прачечные