Московские легенды. По заветной дороге российской истории

Брюллов переживал период творческого подъема, его переполняли замыслы, за полгода пребывания в Москве он написал столько, сколько удавалось не в каждый год, в том числе такие замечательные работы: портрет юного А. К. Толстого, портрет Витали, работающего над бюстом художника, портрет знаменитой трагической актрисы Е. С. Семеновой, портреты А. А. Перовского, Л. К. Маковской, картина «Гадающая Светлана», фантазия на балладу В. А. Жуковского… Его творческая энергия заражала окружающих и побуждала к творчеству.

Витали затеял изваять бюст Брюллова, но художник, как рассказывает современник, «отговорился тем, что сидеть не может. Однако Витали добился своего, и чтобы развлечь Брюллова во время сеансов, ему читали книги. С той поры Брюллов поселился у Витали». Но у Витали не только читались книги, художники рисовали, певцы пели, тут горячо обсуждались литературные и художественные новости, к тому же хозяин славился умением готовить настоящие итальянские макароны.

В этой творческой атмосфере и происходило общение Пушкина и Брюллова. Художник И. Т. Дурнов вспоминал об одной из их встреч, при которой он присутствовал: «У них шел оживленный разговор, что писать из русской истории. Поэт говорил о многих сюжетах из истории Петра Великого. К. П. слушал с почтительным вниманием. Когда Пушкин кончил, К. П. сказал: „Я думаю, вот какой сюжет просится под кисть“, — и начал объяснять кратко, ярко, с увлечением поэта, так, что Пушкин завертелся и сказал, что он ничего подобного лучше не слышал и что он видит картину писанную перед собою». К сожалению, мемуарист не сообщает о том, о каких конкретно сюжетах шла речь.

Кроме того, у поэта и художника была общая, угнетавшая их печаль, о которой у них также был разговор. «Брюллов […] едет в Петербург скрепя сердце: боится климата и неволи», — писал Пушкин в одном из писем Наталье Николаевне. Брюллов ехал по повелению царя, это и была та «неволя», которую испытывал на себе и Пушкин.

В рабочей творческой атмосфере мастерской Витали родилась идея создания бюста поэта. Неизвестно, кому она принадлежала, но, видимо, обсуждалась весьма серьезно. «Здесь хотят лепить мой бюст, — пишет Пушкин жене. — Но я не хочу. Тут арапское мое безобразие предано будет бессмертию во всей своей мертвой неподвижности; я говорю: „У меня дома есть красавица, которую мы когда-нибудь вылепим“». Однако Пушкин задумывается над предложением, в его рукописях того времени имеется шаржированный автопортрет в профиль в виде скульптурного бюста, увенчанного лавровым венком и с подписью: «il gran padre АР». «Gran padre» — так Пушкин называл Данте, и этот автопортрет по композиции явно намекает на известный портрет великого итальянца.

Тогда бюст Пушкина не был вылеплен. Брюллов уехал в Петербург. Знакомство поэта и художника не ограничилось московскими встречами, современники свидетельствуют, что их дружеские отношения продолжились и в Петербурге. Последний раз они виделись за два дня до роковой дуэли Пушкина.

После гибели поэта с новой силой вспыхнул в обществе интерес к нему и его творчеству. Модный петербургский скульптор С. И. Гальберг, пользуясь посмертной маской, лепит бюст Пушкина, отливки которого поступают в продажу.

В это же время, в марте-апреле 1837 года, идет работа над скульптурным портретом Пушкина в Москве. В письме от 29 апреля 1837 года из Москвы М. П. Погодин пишет Н. А. Вяземскому: «Какой бюст у нас вылеплен! Как живой. Под надзором Нащокина делал Витали».

Заказчиком бюста Пушкина был Нащокин. Этот бюст из белого мрамора изображен на картине Н. Подключникова «Гостиная в доме Нащокина», написанной в 1838 году. Пушкин изображен увенчанным лавровым венком, как на автопортрете. Впоследствии Витали вылепил вариант бюста без лаврового венка.

Противоположный угол Большой Лубянки и Кузнецкого Моста представляет собой довольно большой для центра Москвы пустырь, используемый под автостоянку.

Этот пустырь с полным основанием может быть назван историко-культурным памятником деятельности Моссовета. Здесь находилась церковь XVI века, которой выпала судьба стать первым московским храмом, снесенным по приказу послереволюционной московской городской власти. Сейчас в соответствующих архитектурных учреждениях обсуждается идея установки памятных знаков на местах снесенных московских церквей, видимо, начинать воплощение проекта в жизнь следует с установки обелиска здесь, на этой автостоянке, и обязательно отметить на нем, что отсюда началось уничтожение московских исторических памятников и святынь городской властью, продолжающееся и поныне. Хорошо бы тут же установить несколько запасных чистых мраморных досок, на которые вписывать все вновь сносимые памятники.