Московские легенды

   Записано мною в Москве от ломового извозчика, старика Кадушкина. Настоящая фамилия его -- Ларин, а прозвище Кадушкин он получил за то, что в конце восьмидесятых годов занимался доставкой воды в Дорогомилове, где в то время водопровода не было, причем воду он возил не в бочке, а в огромной кадке, укрепленной на дрогах. Человек он был (умер в 1924 г., 79 лет) во многом оригинальный и интересный рассказчик. За чаем в харчевне он просиживал, когда не было работы, часа три и, угрюмо насупив густые брови, выдувал пять-шесть чайников чаю, т. е. 30--35 стаканов, и уже после такой порции принимался за щи. После щей, выпив объемистую кружку холодной воды, отправлялся на биржу.

   Он много нюхал табаку, в который подмешивал для крепости золу. Нос у него был короткий, но очень толстый, и он, собираясь нюхать, стучал по нему двумя пальцами, приговаривал:

   -- Ну-ка, Господи благослови... понюхать табачку на доброе здоровьеце!

   Набив табачком обе ноздри, он принимался громко кряхтеть, а потом чихать. Чихал он оглушительно и долго, задрав голову кверху и держа в руке красный грязный платок.

   Это и кряхтенье, и чиханье выводило из себя жену харчевника, женщину очень нервную и раздражительную. Она принималась выталкивать Кадушкина из харчевни, а тот, упираясь, продолжал чихать по-прежнему. И не раз он доводил ее до слез, до истерики. Она ненавидела его всей душой, один вид его приводил ее в содрогание. Получив известие о его смерти, она вздохнула с облегчением и, перекрестясь, произнесла с чувством глубокой благодарности:

   -- Слава Тебе, Господи, слава Тебе! -- и потом говорила каждому из постоянных посетителей харчевни: -- Слыхали хорошую новость? Кадушкин подох! Убрался-таки наконец.

   Да уж и пора: черти давно в аду с фонарями искали его. Окачурился, старый мерин.

   Рассказывали, что за несколько дней до смерти Кадушкин пожелал исповедаться и во время исповеди сделал выговор священнику за то, что тот исповедовал его "не по правилам".

   -- Нетто это исповедь? -- говорил он с пренебрежением. -- Ты должен сперва изругать меня самыми подлыми, самыми паскудными словами, а потом уже спрашивать о грехах.

   Тебе деньги платят, а не щепки.

   Нюхать табак он перестал только за три часа до смерти.

   -- Не могу, -- проговорил он, выпуская из коснею щей руки тавлинку. -- Видно, Кадушкину каюк... нанюхался...

2

   Ты об этом доме меня спроси, я тебе все расскажу и разъясню, как и с чего это дело началось и чем кончилось.

   А это, будто в нем черти пляшут, балы устраивают -- ты этому не верь, это только белой кобылы сон и больше ничего. Все это пустое. А что действительно в доме ночью и стуковень, и громовень идет -- так это верно.