Московские легенды

   -- Ну, ладно, -- возразил Кузнецов, собираясь уходить. -- Как бы там ни было, а все же полковник убил Пушкина.

   Когда он ушел, я спросил Васютина:

   -- Правда ли, что отец Алексея ездил к Толстому?

   -- Правда, -- ответил тот. -- Сам он рассказывал. А ты знаешь, кто был Алешкин отец?

   -- Откуда я могу знать? Я ни разу не видел его.

   -- "Деловой" он был. По "сухому" и по "мокрому" делу работал.

   "Деловой" на острожном жаргоне -- вор, грабитель, разбойник, смотря по делу, т. е. по преступлению: "сухое дело" -- кража, "мокрое дело" -- убийство ради грабежа.

   -- Его все боялись в селе, -- продолжал Васютин. -- Отчаюга был, а посмотрел бы на него и не сказал бы, что он бандит: собой красивый, одевался хорошо, а начнет говорить -- все так резонно выходит. Как началась германская война, его потребовали на фронт. "Ну, говорит, прощайте, братцы, чует мое сердце -- не вернуться мне до мой. Не поминайте лихом!" -- И верно, не вернулся, убили. И никто не пожалел, а все говорили: "Одним вором меньше стало на свете". А к Толстому он, правда, ездил. Он и с Толстым сумел бы поговорить.

   Апрель 1922 г.

   Нет ничего удивительного в том, что отец рассказчика, Кузнецова, будучи вором, а может быть, и убийцей, ездил к Толстому "посоветоваться", вероятно, "на счет своей жизни", потому что хождение к Толстому, особенно после его отлучения от церкви, приняло чуть не эпидемический характер как для людей образованных, так и для людей из народной темной массы. Не все, конечно, шли к нему с одинаковой целью. Одним, действительно, надо было разрешить то или иное религиозное или вообще какое-нибудь жизненное сомнение, но больше всего направлялись в Ясную Поляну ради простого любопытства -- "посмотреть на Толстого", поговорить с ним только для того, чтобы потом рассказать об этом в кругу своих знакомых или "поделиться своими впечатлениями" на страницах газет, журналов и, по обыкновению, приписать Толстому то, что он не говорил и не делал. Шли к нему люди и со специальной целью "урвать" хоть малую толику из его богатства, выпросить "деньжат на свою нужду" и, в случае неудачи, оболгать, обесславить его. И вся эта многочисленная рать "паломников", возвращаясь домой, сеяла на пути своего шествия множество всевозможных рассказов о Толстом, которые потом послужили материалом для легенд о нем.

Лев Толстой и американцы

   Николай Воеводин, парень двадцати пяти лет, с огненно-рыжими волосами и веснуща-тым лицом, довольно часто встречался мне в харчевне, но познакомиться нам как-то не удавалось вплоть до того момента, когда он и Гаврилыч, здоровенный мужчина лет пятидесяти с черной кудлатой бородой и большим орлиным носом, прозванный Змеем Горыны-чем, не обратился ко мне, как к "бывшему учителю", за разрешением вопроса о том, как надо правильно писать: "ездию" или "езжу".

   Воеводин утверждал, что "самое верное будет "ездию", потому что все так говорят", а Гаврилыч доказывал, что "правильнее правильного" будет "езжу", по той причине, что так говорят образованные люди, так и в книгах печатают.

   Когда спор был разрешен мною в пользу Гаврилыча, Воеводин, приглаживая пятерней огнистые волосы, проговорил:

   -- Значит, мне еще надо мозгами поработать, чтобы правильно произносить слова.

   -- А как же иначе, голова садовая! -- важно возразил Гаврилыч. -- Мозги -- первое дело.

   На то они и дадены, чтобы работать ими. Поработай -- получишь мозговое развитие и не будешь наподобие истукана или скота бессловесного, но станешь вникать в каждый корень и докапываться, что и откуда взялось, но не вроде адиета разинуть рот и ничего не понимать. Мозги -- вещь важная, без них и комар не живет, а уж на что, кажется, ничтожное насекомое. Конечно, какой его мозг? С булавочную головку и того меньше, а ведь тоже дает понятие комару, что для своего пропитания надо из человека кровь высасывать. Только уж и подлецы эти комары! Раз чуть было не заели меня на рыбной ловле. Кругом вода, камыш, а им это самое и требуется. Паскудная тварь, конечно, но ежели дадена им жизнь, то они и должны жить, плодить детей для высасывания крови из человеков. И тоже ведь, гляди, между собой разговаривают по-своему...

   С этого дня и было положено начало моему знакомству с Воеводиным, и вскоре я узнал, кто он и откуда явился в Москву.