Московские легенды

   Пушкин человек особенный был. Это такой человек: он и самому царю советы давал.

   Вот и царь, над народом государь, а как случится трудное дело, он и не знает, с какого конца начать, не может направить по-настоящему. И никто не может. Мало ли вокруг царя людей было: и министры, и генералы там... А вот возьмутся за такое дело занозистое, и так, и этак повернут... А толку нет, не везет... Ну, что тут будешь делать!

   Вот тут царь и посылает за Пушкиным.

   Вот приходит Пушкин, глянет на эти ихние дела-бумаги, на эти ихние документы разные...

   -- Тут, говорит, и премудрости особой не требуется. Вот, говорит, дело это так повернуть надобно, а это -- вот так.

   Ну, они сейчас делают, как он говорит. Смотрят -- и верно, все благоразумно выходит. И все тут удивляются. И царь тоже приходит в удивление.

   -- Ну, говорит, и Пушкин! Золотая у тебя голова, всем головам -- голова.

   Ну, однако, голова-то голова, а под конец все же окрысился на Пушкина... Положим, по правде сказать, от самого Пушкина начин был: укол на царя сделал, такую шпильку вогнал, что ай-люли!

   И возгорелось ему это дело через крестьян... Это тоже вот раз призывает царь Пушкина, тоже не мог сам с делом справиться. А дело и взаправду очень трудное было. Ну, для кого трудное, а как пришел Пушкин, так сразу дал ему ума. Вот направил он дело, стал уходить, да на прощанье возьми и скажи царю:

   -- А не пора ли, говорит, крестьян на волю отпустить? А то, говорит, помещики совсем заездили их.

   А тогда крестьяне помещичьи были. Пушкин и думает: "Дай я за крестьян свое слово замолвлю царю?" Ну, и сказал. А сказал с подковыркою, с усмешечкой. Ну, конечно, эти Пушкина слова царю не сладки были. Эти слова спичка ему в нос: дескать, вот ты царь, а защиты народу от тебя нет... За живое крючком зацепили его эти пушкинские слова. Вот он и закричал:

   -- Молчать! Это не твоего ума дело!

   А Пушкин... Он ничуть не испугался.

   -- Ежели, говорит, не моего ума дело, так зачем же посылаешь за мной дела твои разбирать? У тебя, говорит, больше ума, вот ты и рассматривай их, а за Пушкиным нечего присылать.

   Вот он какой Пушкин был! Другой бы согнулся перед царем и не пикнул бы, а Пушкин напрямик отрезал ему. Тут царь и взбеленился:

   -- Чтобы твоего духу здесь не было! -- кричит.

   Ну, Пушкин и пошел. И как ушел, взял и описал эту самую историю, как царь посылал за ним дела разбирать, как он сказал царю свои слова насчет крестьян, и как царь прогнал его. Все подробно описал.

   А министры узнали про это писание. Сами-то дознались, или эти легавые, шпионишки подлые донесли -- неизвестно. А только они сейчас к царю побежали. Чего им бегать, когда есть кареты, коляски? А это только так говорится, что побежали. Ну, хорошо... Вот приехали к царю...

   -- А наш, говорят, Пушкин вот какими делами занимается, -- и рассказали про это самое пушкинское описание.

   Как услышал царь, нахмурился... не по сердцу ему это описание было. "Что же это такое? -- думает. -- Ведь он на свежую воду меня выведет". И говорит он министрам:

   -- Пусть пишет, до чего-нибудь допишется. -- И тут отдал приказ:

   -- Посадить Пушкина в крепость. А то, говорит, он такой важный интерес описывает, а ему помеха от людей: шум, да гам, да крик. А в крепости, говорит, никто не помешает, там тихо...

   Ну, понятно, насмешку делает. Тоже думает: "Дай-ка подковырну Пушкина..." Вот и подковырнул. Злоба, конечно...

   И вот схватили Пушкина, засадили в крепость, на замки заперли, часовых поставили. Все как следует. Боялись, как бы не убежал, а только напрасно. Пушкин и не думал убегать. Он и то в насмешку говорит министрам:

   -- А вы еще десяток орудий тут поставили бы...

   А им нечего на это сказать, они и говорят:

   -- Ладно, ты вот сиди-посиживай, -- вот теперь какое твое занятие.

   Конечно, ихняя сила, что тут поделаешь.

   Ну, засадить-то царь засадил его, а без него-то дела не так-то шибко идут... Иное-то дело сварганят абы как, лишь с рук долой...

   Видит царь -- без Пушкина ему плохо, а выпустить его так не хочет, а ему надо, чтобы Пушкин прощения у него попросил. Вот он и закинул удочку, министров спрашивает:

   -- Ну, как, говорит, Пушкин там сидит? Не просит прощения?

   А министры говорят:

   -- Сидит спокойно, а насчет прощения, говорят, ничего не слышно.

   Царь и говорит:

   -- Ну и пусть сидит, а то он уж очень прыткий, до всего ему дело есть... Вот, говорит, пусть посидит и подумает.

   Вот министры и поняли, чего требуется царю. Вот прибежали к Пушкину, строгость такую на себя напустили, испугать думали Пушкина.

   -- Ты это что же делаешь? -- кричат на него. -- Почему прощения у царя не просишь?

   А Пушкин нисколько не испугался, сам кричит на них:

   -- Ах вы, аферисты, говорит, кричите, а попусту: мне ли, говорит, вас бояться, такую злыдню! А прощения просить мне, говорит, не за что: я не вор и не разбойник, а ежели, говорит, про царя написал, так написал правду. К тому же, говорит, у меня есть гордость и по этой причине не хочу я просить прощения.

   Вот министры видят -- неудача им, а все же докладывают царю:

   -- Уж очень, говорят, Пушкин возгордился и через эту свою гордость не хочет прощения просить.