Московские праздные дни

Как и зимой, в момент «рождения» года, когда символ света, первая звезда, подвергается испытанию на единственность (см. главы пятую и шестую, Рождественский сезон и Две зимы), так и сейчас, летом, на верхушке года, Москва одновременно празднует большое солнце и борется за свою монополию над ним, за власть над большим светом.

Полная сфера света, которой пришло время развернуться максимально и которую готова занять вся Москва, как будто готова раздвоиться.

Это то же испытание счетом, проверка на единственность, та же, исходная метафизическая угроза, которой Москва не терпит. Она в своем центроустремлении склонна к солипсизму. По той же причине она недолюбливает Питер: тот сомневается в ее единственности, оспаривает у нее столичное право, помещает ее в равнодушное пространство, в котором могут быть сколько угодно таких же столиц, как она (как можно?).

И вот подходит пик года, «престол света», на котором должно поместиться ей одной, — и беспокойство Москвы возрастает. Это рискованное для нее время. Положение на макушке года неустойчиво. Еще и календарь со старым и новым счетом времени — во всякой ключевой точке года кто-то непременно начинает сверять часы. Тем более в такой, строго определенной точке — летнего солнцестояния.

Спор о точном времени Москву раздражает.

Рападение (угроза света)

В Новое время в дни летнего солнцестояния Россия дважды испытала внешние нападения, которые несли угрозу самому ее существованию и, стало быть, вошли в «подсознание» Москвы, отложились в нем в качестве основополагающего пункта, характерной отметины в календаре.

Это были нашествия 1812 и 1941 годов, Наполеона и Гитлера. Оба этих нападения были произведены в одно и тоже время, в один сезон — 22 и 24 июня.

Объяснение этому простое: самый длинный в году день предоставлял нападавшим максимальное время для дневного перехода войск; в июне «устанавливалась» земля, грунтовые дороги после весны и паводка успевали высохнуть и т.п.

Эту-то рациональность и не переносит Москва, эту простоту доводов, это положение, когда никакие рассуждения о ее особенности не действуют, когда ее не защищают ни генерал Мороз, ни матушка Распутица, не остается ни мистики, ни тайны, ни чуда, но только цифры — продолжительность дня, часы и километры. Именно эта арифметика оставляет Москву обнаженной перед внешней угрозой.

Как же после этого ей не бояться арифметики?

Большое солнце июня не только сушит дороги и освещает врагам путь — на этом солнце вся Москва как на ладони: она лишь очередной город в Азии (так считал Наполеон, шедший в Индию), препятствие на пути к каспийской нефти (как считал Гитлер) и богатствам Сибири.

Июньское солнце дезавуирует Москву, и оттого оно вдвойне опасно. Эта угроза (простого, арифметически, количественно толкуемого света) остается в силе. Нашествия 1812 и 1941 годов ее реализовали, закрепили в городской памяти навеки.

Поэтому состояние Москвы на пике солнца, в момент максимального разворота года, празднично и определенно тревожно.

Два солнца

22 июня — Кириллов день

Кирилл (с персидского) — солнце.

В календаре два Кирилла, архиепископа Александрийского и игумена Белозерского.

Москве ближе второй; он из Сергиевой плеяды (северян). Белое озеро строго на север от Москвы: там для нее второе солнце.

У Кирилла от земли сила.

23 июня — Тимофей

Распускает призраки — несчастия, пожара. Засуха вступает в полную силу, от этого дня деревня начинает бояться, как бы не сгорел урожай.

Если наступала засуха, секли крапиву. Заклинали ее на дождь. Крапива истекала последней влагой, после чего должна была ожечь небеса, чтобы те заплакали, орошая землю слезами. Или высь (небес), обожженная, отступит, и подступит низь, облака с дождем.

24 июня — Варнава

На Варнаву не рви траву. Нечистая сила ходит по зеленым ниточкам. Собирается и катается по лугам и полянам, пугает всех подряд. Плачет в колодце детским голосом.

25 июня — летний солнцеворот

Солнце на зиму, лето на жару.