Московские праздные дни

В этом видна главная причина сентябрьского волнения Москвы. В конце августа заканчивается годовой цикл византийских праздников. Цареградский год окончен. Новый (светский) год начнется в январе, церковный — 14 сентября. В начале сентября Москва не может определиться, в каком времени ей жить и праздновать.

Вода же, или потаенное финское дно Москвы, откровенно бунтует.

*

Москва всегда слушала воду, чутко относилась к ее метаморфозам. Переходы воды в снег и лед и обратно означали для нее перемены в самом рисунке времени: лед — время неподвижно, вода — оно пришло в движение. Поведение воды: эти слова для Москвы не просто схожи. Тут Москва, наполовину язычница, слышит разом водить и ведьму. Ведьма ведает и ведет (Москву), водит ее, как по воде.

Эту игру слов (стихий) мы уже наблюдали в Святки.

В начале сентября в Москве вода и время опять играют, перемешиваются и бродят.

Оживают, берут силу колдуны и ведьмы, ведуны — те, что среди нас, те, что в нас.

Вспомним, как они бунтовали весной (см. главу десятую, Георгиевский сезон). Тогда накануне лета вода была взволнована: ее кнутом крестил пастух Георгий. Теперь закончилось лето, пришли другие, предзимние волнения и нужен новый подвиг крещения воды.

Весной накануне Георгия бродила та вода, что не была вполне «успокоена» на Пасху. Теперь примерно то же: многоумные рецепты августа, цареградского «сезона врачей», не до конца помогли Москве. Ее глубинный страх перед зимой как «смертью года» сохранил силу. Август и его праздники как будто обнесли Москву стеной умной веры, заключили в спасительную оболочку (страницу византийского календаря) — теперь, в сентябре, выясняется, что это действие оказалось так же локально, как весной на Пасху. Пришел сентябрь и размыл умное строение августа. В тени Москвы, под нею, вне ее бумажных стен протекли новые сквозняки иного. В пересменке христианского календаря, в трещине между августом и сентябрем подняли голову древние финские духи. Пришло осеннее половодье, которое в духовном плане опаснее весеннего, оттого что за ним зима, тьма и хладный сон (времени), от которого можно не проснуться.

Летняя Пасха для Москвы не состоялась. Необходимо новое духовное усилие для спасения: такова суть сентябрьской пьесы. Таковы же три ее драматических акта: Москва борется с водой, сначала уступает ей, затем берет над ней верх.

*

Нам, людям нового века, трудно понять это скрытое смятение начала сентября. Еще труднее понять суть подобного смятения — хаос, муть времен, разрыв между старым и новым, христианским и финским календарем. Наш сентябрь открывается просто: 1 сентября — День знаний.

Скорее узнаваний: после каникул собираются ученики, за лето заметно изменившиеся. И начинаются узнавания. Знаний еще нет, ученики только пришли за ними. Головы школьников, точно нули, пусты и звонки. Классы пахнут свежей краской, поверх нее кочуют полузабытые запахи школы. Пахнут цветы; первыми в памяти являются георгины, темные, почти черные, с фиолетовой подкладкой. За ними встает запах листвы, осевшей по углам и лужам, начинающей понемногу увядать.

Первое сентября я вспоминаю носом.

*

Попытки московских властей утвердить в сентябре День города — в принципе, по сезону, — верны.

Праздник между тем не устанавливается, не пускает корни. Во-первых, трудно угадать с погодой: день может выйти золотым, а может и серым, насквозь мокрым. Вовторых, празднику мешает указанный (мало кем замечаемый) сбой, разрыв в две недели между старым и новым календарем, между школьным и церковным Новым годом. Втретьих, новый праздник не различает метафизического сюжета сентября — бунта восставшей воды и победы над нею. Поэтому он бесформен, лишен драмы. Прибавить сюда обычные казенные приемы, которые отличают всякую церемонию, насаждаемую сверху, отсутствие привычки и самого повода относиться к происходящему лично — в результате День Города остается пока мероприятием властей. Наверное, нужно терпение, и не одному нынешнему поколению горожан, а нескольким, чтобы день Москвы пустил корни.

*

Церковный календарь настроен более тонко; он-то хорошо различает скрытую драму сентября.

6 сентября — Перенесение мощей святителя Петра, митрополита Московского, всея Руси чудотворца (1479)

Петровской иконы Божией Матери

Память основателя московской митрополии и его иконы. Икона написана самим митрополитом Петром в 1307 году, во время его пребывания игуменом на Волыни. Еще при жизни Петра она прославилась чудотворениями. В одной из пастырских поездок ее увидел московский митрополит Максим и взял к себе в келью; до конца жизни он на нее молился. Он объявил игумена Петра своим преемником: указал на художника.