— Да ты что? И ты говоришь, я все это видела?
— Естественно… Помнишь, как мы в восемьдесят первом к тебе на майские приехали? Ты же их и познакомила тогда. Ну давай, соображай. Это еще до Чернобыля было, мы еще в какую-то Пущу-Водицу поперлись, твой этот… Леньчик нас и отвозил.
— Не Леньчик, а Яша, Леньчика я тогда уже похоронила. Или нет? — задумалась Дорка.
— Ну какая разница? В общем, мы к тебе тогда приехали, а у тебя этот Семен с мирской женой в гостях… ну у него тогда жена уже старенькая совсем была, с палочкой еще ходила… Ну Ленка в этого красавца и влипла по самые уши. Не помнишь, что ли? Ну?
— Жека-а-а? — Я стукнула пестиком о дно горшка. — Дусь, куда я семена могла переложить? Хорошие семена такие…
Евдокия наконец сообразила, притихла. Вытащила мой заветный мешочек из навесного шкафа для посуды — они же с Доркой тут все переставили, шиш чего найдешь.
Я грохнула чугунным горшком об столешницу, сыпанула семена — чуть больше, чем хотела. Застучала пестиком. Будто гвозди забивала.
Жека кивнула — мол, «извини». А Дорка поморщилась:
— Ну можно не отвлекать, а? Я же вспомнить не могу: сперва был Моня, потом Леньчик, потом Яша… А потом Йосик или сперва репатриация?
— И родил Исаак Иакова, — ухмыльнулась Жека. — Дорка, ты кошачьи клички и то лучше помнишь, чем своих мужей. А ты прикинь, что было бы, если бы ты им еще и изменяла?
— Ой, да зачем мне это надо? У них же и без того жизнь тяжелая, а если их еще и огорчать при этом…
— А как их не огорчать, вот ты мне скажи? — задымила Жека.
— Дусенька, не кури при котенке, ему это вредно. Леночка, форточку открой.
— У меня руки заняты. — Я стучала пестиком куда тише, вслушивалась в вечный разговор о том, как выжить с современным мирским мужчиной. Что сто лет назад с ними непонятно было, что сейчас. Столько поколений сменилось, а толку. Вон и Жека сейчас об этом же:
— Нет, ну понятно, что жалко. Он-то умрет, а у меня на него целая молодость впустую потратилась. И стареть одной, опять же…
— Ну а чего ты хочешь? К мирским мужьям вообще сильно привязываешься…
— Мымры вы… Я на вас обиделась, — декларативно. — Вы мне лучше скажите, что мне Старому на собрании рассказывать? — поинтересовалась Евдокия, учесывая развалившуюся на скатерти Цирлю.
— А когда собрание-то? — снова напряглась я. Сейчас все хорошо так было, как в прежние времена. Угораздило же Евдокию про работу вспомнить!
— Ну вроде двадцать второго он хотел. А теперь, наверное, пораньше проведет, раз такие дела… — осеклась Жека.
— А у вас двадцать второе отмечают или уже перестали? — Дорка оглаживала кошачьи перья, придерживая Клаксона, чтобы не царапался: — Леночка, вот смотри, против шерстки всего один раз, а потом берешь пинцетик или рейсфедер… Им лучше всего, если по старинке действовать…
— Еще как отмечают, ты чего, — заторопилась Жека. — В том году так посидели хорошо. Я тебе потом расскажу. Тоже, кстати, сперва собрание закрыли, а вот потом… Может, и теперь так же сделать? И поговорим, и отпразднуем. Куда экономнее будет… у нас тут, между прочим, кризис, если его некоторые еще не заметили….
— Дался тебе этот кризис, а? — Дорка аж замахнулась рейсфедером, рассыпав по полу и столу увесистую косметичку с разными штучками-дрючками. — Это мирским морока, а ты-то без работы не останешься и не надейся… Куть-куть… Перышко вот так захватываешь и дергаешь, только за лапками следи… — По Доркиной ноге ползла стремительная стрелка.
— За своими или за крылаткиными? — уточнила я.
— За любыми… Коготочки подпиливать умеешь?
— Так все равно вместе лучше отмечать, — не унималась Жека. — Не в экономии дело, просто Новый год же скоро, все заняты будут… С мирскими всегда перед Новым годом возни много, когда еще потом соберемся… А тут двадцать второе уже скоро. Вы, девчонки, как хотите, но это же зимний оборот, как его встретишь, так до летнего солнцестояния время и проведешь… Я лично по-нормальному хочу. Вот все вместе и встретим, жизни порадуемся…
— Опять до утра на столе плясать, — поморщилась Дора.
— А кто тебя заставлял?
— А у меня что, по-твоему, Цирля каждый день котится? Имею полное право…
Разговор у нас получился женский: совсем не о том, про что поговорить хотели. Да только вот кой-какая польза от него все-таки была. Во-первых, отвлеклась. Словно саму себя вернула — ту, у которой ничего страшного не было, только грустное. А во-вторых, оказалось, что я про Семена просто так вспоминать могу. Я ведь еще и из-за этого жалела, что он не мирской: дело не только в том, что нам с ним нельзя, а в том, что колдуны живут лет по четыреста, а обычным мужчинам жизненный срок куда короче отпущен. Он бы сейчас совсем стареньким был, если бы вообще жил на свете. Такого разлюбить несложно. А Сеня и не стареет почти — с него спячка возраст снимает, совсем красивым делает. Ну как такого забудешь?