Московские страсти

– Вы напрасно тревожитесь, поверьте, – уверяют его. – Я бы сразу дал вам знать, если бы ситуация как то касалась вопроса безопасности, вы это знаете.

– Может, власть меняется? Пошли поближе.

– Иногда полицейские оставляют людей в покое с определенной целью.

– Я всегда плыл по течению, – рассуждает он, – но это было главное течение, основное. Плыл, так сказать, с народом. А сейчас сижу на берегу. На обочине. Но, с другой стороны, на обочине тоже со всем народом сижу. При этом учти – я не жалуюсь. Лично мне на обочине хорошо.

– Как мы дошли до такого?

– Что?

– Почему все всегда происходит именно так?

– Да, ладно. Пойдем.

– Мы заслужили этот праздник, – говорю я, на редкость неудачно выбрав время.

– Мужество тут ни при чем.

– Вообще странно, что вы согласились участвовать в таком деле.

– Я согласился не ради денег.

И все же, что случилось? Почему он так дурацки улыбается?

– Что смешного? — подозрительно спрашиваю я.

Я соображаю, что все кричат одно и то же, словно сцена отрепетирована заранее, а напряженные, серьезные лица ясно дают понять: спорить бесполезно.

Меня обманули? Как говорил отец, чтобы определить, обманывают тебя или нет, первым делом нужно установить, может ли человек, с которым ты говоришь, каким-то образом получить выгоду, если солжет. Если ложь ему выгодна, скорее всего, он лжет.

Дошли наконец до сути. Сколько времени? Долго ли еще?

Белое. Ничего, кроме белого. Никаких чувств, эмоций, ощущений. Только белое. Девушки в белых платьях с белыми шарами. Подобное шоу кажется мне абсолютно нелепой показухой. Но, надо признать, смотрится эффектно. Я смотрю на них и думаю о том, что ничего не стоит уничтожить эту юную беспечность. Мне становится страшно.

На самом деле революция уже наступила, и чтобы понять это, нужно только взглянуть на лица этих девочек.

Я вытираю лицо носовым платком, но это мало что меняет. Меня одолевает нервный смех, а потом хочется заорать во все горло.

 «Это все на поверхности, – думаю я, – а дальше что? Я скольжу по поверхности, я не вижу ничего другого».

Свобода бывает разная. Я человек выдержанный и стараюсь избегать неприятностей. Мне всегда казалось, что мир, в котором мы живём, был бы намного приятнее, если бы мы научились разговаривать друг с другом вежливо и уважительно.

Я уже ни на что не обращаю внимания. Солнце начинает припекать.

Не может быть, чтобы на этом все закончилось. Должно быть что-то еще. Начинаю понимать, что до сих пор кое-что выпадает из поля моего зрения. Постепенно мысль становится четче и определенней. Когда мы утратил свою свободу? В начале мы были свободны. Обладали возможностью выбора?

В данный момент мы слабы, но мы это преодолеем.

Появляется призыв выбрать новых лидеров. У митингующих появляется страх, что лидеры оппозиции их предадут.

Сожгли портрет президента.

 – Видишь, как все просто, – говорит человек с флагом. И уходит.   

Несогласность несогласных с самими собой  чувствуется на этом митинге. Это ребята в зауженных штанишках, модных очочках, с айпадиками, они из протеста делают моду.

Информации мало. Слишком мало информации. Перформанс, превращение куска обыденной реальности в спектакль. Создание полной иллюзии безопасного ненасильственного развития событий. Нейтрализуют главную силу, которую государство готовит для отражения революции – силовые структуры.

Я не понимаю, что делать с собой. Ничего особенного я и не хочу делать, но есть желание совершить что-то необыкновенное, значительное.

Больше всего ненавижу такие ситуации: когда непонятно ни что происходит, ни что делать.

Отношения русских людей странны и непредсказуемы. Русские гордятся своей странностью. В русских людях нет ничего, кроме страха и хамства. И героизм – от наглости. Мои попытки понять хоть что-то о себе окончились неудачей и разочарованием.

Именно это мы и наблюдаем в последние десятилетия: население, подверженное постоянному воздействию масс-куль¬туры и телевидения, превращается в огромную виртуальную толпу. Эта толпа находится не на площади, а в уютных квартирах у телевизоров, но вся она не структурирована и слушает одних и тех же лидеров и пророков, не вступая с ними в диалог.

Тысячи индивидов, отделенных друг от друга, могут в известные моменты подпадать одновременно под влияние некоторых сильных эмоций или какого-нибудь великого национального события и приобретать, таким образом, все черты одухотворенной толпы. Целый народ под действием влияния иногда становится толпой. Я надеюсь на то, что ошибаюсь. Я действительно надеюсь.

Слово свобода звучит повсюду.  Это как бы ответ на фальсификацию выборов — то есть на попытку лишить народ возможности что-то решать. Оратор объявляет людям: вас хотели обмануть. Вас считают за быдло. Но вы — не быдло, вы — народ, и скажете своё слово, от которого зависит всё.

Все эти слова, которые бросают в толпу, не имеют жесткого конкретного содержания. Их функция – сплотить людей в толпу, наэлектризовать привлекательным словом свобода. Ощущение собственного идиотизма - или, скорее, глубочайшей нелепости - стремительно усиливается.