Московские стрельцы первой половины XVII – Начала XVIII века. «Из самопалов стрелять ловки»

Среди дореволюционных работ, посвященных проблемам Российского государства XVII в., связанных с вооруженными силами, следует особенно выделить труд С. М. Соловьева «История России с древнейших времен»[7]. Факты царствования первых Романовых рассматривались им сквозь призму сформулированного М.П. Погодиным догмата об абсолютной необходимости и непогрешимости петровских реформ. Соловьев не ставил перед собой цель изучить состояние вооруженных сил России середины – конца XVII в. История стрелецкого войска его интересовала только в рамках развития общей концепции кризиса в России, который был преодолен гением Петра I. Поэтому историк дал общую характеристику всех стрельцов: «Стрельцы, составлявшие гарнизоны по городам, исполнявшие полицейские обязанности, жили с семействами своими в особых слободах и в свободное от службы время занимались разными промыслами…»[8]. Для Соловьева не имела значения разница между всем стрелецким сословием и строевыми подразделениями – стрелецкими приказами, между городовыми и московскими стрельцами и т. д. В рассказе о появлении полков «нового строя» Соловьев дал еще одну общую характеристику стрельцов: «Стрельцы – войско, отправлявшееся в походы в военное время, составлявшее гарнизоны, также полицейскую и пожарную команду в городах. Стрельцы жили отдельными слободами в городах, каждый своим домом, промышляли и торговали и вместе служили государеву службу. В одной Москве их было больше 20 приказов, в приказе от 800 до 1000 человек. Один из них был приказ выборный, стременный (так у Соловьева, правильное название «Стремянной». —А.П.), потому что бывал всегда у царского стремени, оберегал государя и государыню во всех походах. Начальные люди у стрельцов – головы (полковники), полуголовы, сотники, пятидесятники и десятники; в головы, полуголовы и сотники берут из дворян и детей боярских, в пятидесятники и десятники – из стрельцов. Стрельцам давалось постоянное денежное жалованье, сукно на платье и соль…»[9]. Эти слова ученого – почти дословный пересказ очерка Г. К. Котошихина[10]. Уничижительная характеристика всего войска полностью отвечала концепции Соловьева о победе государственных начал над родовыми: «По единогласному свидетельству, московское войско гораздо лучше защищало города, чем сражалось в чистом поле…»[11]. К сожалению, списка участников «единогласия» Соловьев не привел. Альтернативой стрельцам Соловьев считал полки «нового строя» и, в дальнейшем, армию Петра I. Историк сформировал негативную оценку стрельцов, следуя оценкам источников, например, «Дневнику» П. Гордона. При этом Соловьев не проводил исследование этого памятника, просто повторяя за автором-современником его выводы. Немаловажно, что единственным доступным историку вариантом «Дневника» был перевод Д. Е. Келлера, выполненный в 30-х гг. XIX в. в единственном экземпляре по указу Николая I[12]. Келлер был чиновником Военного министерства, а не квалифицированным переводчиком и историком, вследствие чего эта работа не избежала многих неточностей и ошибок. Соловьев принял этот источник как данность.

Именно такой подход сформировал общую традицию негативных оценок стрельцов в российской историографии. Они признавались «отсталыми» только потому, что цари Михаил Федорович и Алексей Михайлович создали полки «нового строя», а В. В. Голицын и Петр I провели военные реформы. Раз появилось новое, значит, старое было плохим.

Негативная оценка московских стрельцов во второй половине XIX в. стала канонической. Например, в обобщающей статье публициста Н. Родиславского[13] стрельцы прямо названы «родом войск Азиатским», т. е. отсталым, в противовес передовой европейской армии Петра I.

В работе М.Д. Хмырова, члена Российского Военно-исторического общества, «антистрелецкая» линия получила дальнейшее развитие[14]. Хмыров рассматривал московских и городовых стрельцов как единую социальную группу. Историк не делал различий между стрелецким сословием и личным составом стрелецких приказов (позднее – полков). Хмыров считал стрельцов боеспособными, но склонными к бунту и уступающими солдатам «нового строя» по всем параметрам. Похожая точка зрения содержится в работе П. К. Гудим-Левковича[15] и П. О. Бобровского[16], видных представителей военно-исторической школы русской дооктябрьской историографии.