Московские стрельцы второй половины XVII – начала XVIII века. «Из самопалов стрелять ловки»

В. Великанов утверждал, что русский корпус в результате фронтальной атаки Нерке-Вермландского полка пришел в замешательство и не сумел оказать достойного сопротивления[664]. Более того, исследователь указывал, что русские солдаты обратились в бегство через открытое поле, где были настигнуты и изрублены шведской кавалерией[665], за исключением очень немногих, отступивших организованно. С этой точкой зрения трудно согласиться. На приведенной карте в работе В. Великанова видно, что русский корпус занимал очень выгодную позицию – за спиной русских частей была река и пруды с топкими берегами. Более того, исследователь сам указал, что пруды и река на момент боя не промерзли[666]. Следовательно, в процессе бегства солдаты должны были переплыть зимнюю реку (!) и выбежать на поле, под удар шведов. Если учесть, что весь опыт русской пехотной тактики второй половины XVII в., особенно стрелецкой, был основан на стойкости пехоты (беглец – неизбежная жертва кавалерии, бегство с поля – гарантированная смерть), а в строю русского корпуса стояли воины, помнившие про долг и присягу (они не сбежали со службы, пока была возможность, а честно тянули свою лямку), то утверждение о бегстве этих солдат с поля выглядит очень сомнительным.

В. Великанов отмечал, что «русские батальоны, несмотря на приказ Г. Востромирского, дали преждевременный залп, который практически не причинил вреда шведам (тем не менее под К. Реншильдом, лично возглавивившим атаку Нерке-Вермландского полка, была убита лошадь). Шведы вплотную приблизились к рогаткам, прикрывавшим русские позиции, и с близкой дистанции дали всего один залп, который сразу же привел в расстройство всю первую линию русских… Воспользовавшись замешательством русских полков, шведская пехота быстро разобрала рогатки, и в прорыв устремились северо-сконские рейтары…»[667]. Вызывает сомнение констатация безрезультатного огня русских полков. Возможно, В. Великанов взял это утверждение из шведских источников, и оно как минимум спорно, как и сведения об одном-единственном залпе русских.

Рогатки, которые шведы разобрали якобы перед самым носом русских, по уставу ставились сразу же перед строем. Подойти к ним вплотную можно было только при условии отступления противника от рогаток назад. Если же противник сохранял стойкость, вел огонь (а гренадеры еще и бросали гранаты), то разбор рогаток и обеспечение прохода для кавалерии стоили бы шведам немалой крови, что, по-видимому, и произошло.

Очевидно, что В. Великанов озвучил точку зрения саксонских и шведских источников, с выводами которых, ввиду их некоторой предвзятости, нельзя однозначно согласиться.

После сражения из уцелевших русских солдат и стрельцов майор Ренцель сформировал отдельный пехотный полк, который саксонское командование бросило на произвол судьбы. Если учесть, что при Фрауштадте шведы уничтожили русских пленных[668], то остатки русского корпуса, лишенные поддержки, снабжения и боеприпасов, были обречены союзниками на смерть. Ренцель, уволенный Шуленбургом в отставку, принял решение пробиваться через Саксонию и Польшу на соединение с основными силами русской армии. «Русские «пошли разными тракты через Цесарскую и Бранденбургскую землю того ради, что в Саксонии в городы пускать не стали и провианту не дали. И хотя нужным проходам (т. е. терпя нужду. – М.Р.), однако ж пришли царского величества к армии в Польшу». В память об этом героическом марше Петр I приказал именовать пробившийся отряд Саксонским или Ренцелевым полком. Впоследствии этот полк отличился в сражении под Полтавой»[669].

Ренцелев полк участвовал в Полтавской битве 27/28 июня 1709 г., однако ввиду своей малочисленности находился в гарнизоне укрепленного лагеря, в составе бригады полковника Минстермана. В этом же соединении были и бывшие стрельцы – солдаты двух батальонов Каргопольского полка полковника Стрекалова[670]. «Московских стрелецкий полк стольника и полковника Степана Михайловича Стрекалова числился на «вечном житье» в Белгороде. С начала Северной войны он был направлен на фронт. В 1700 г. он сражался под Нарвой, в 1703–1705 гг. находился в составе корпуса П.М. Апраксина и нес гарнизонную службу в Ладоге и Нарве. В 1706 г. этот полк был расформирован и его люди влиты в Каргопольский солдатский полк»[671]. Также в состав Каргопольского полка входили стрельцы полка В. Батурина: «Стрелецкий полк В. Батурина был с начала Северной войны переведен на театр военных действий, где принимал участие в сражениях под Нарвой и Дерптом. В 1706 г. он был расформирован и его личный состав влит в Каргопольский солдатский полк»[672]. Кроме них, в Каргопольский полк были влиты стрельцы полков Василия Елчанинова и Ильи Дурова (позднее – Мартемьяна Сухарева). Эти части ранее сражались под Нарвой в 1700 г., а в 1707 г. стрельцы этих полков были переведены в солдаты[673].