Московские сумерки

Чантурия остановился около пожилой женщины, которая торговала веточками ярко-желтой мимозы напротив хачапурни – кафе, где на скорую руку готовили пирожки с сыром, неплохо расходившиеся среди молодежи – старшеклассников и студентов. Чантурия оделся в старый костюм, который носил когда-то еще студентом университета: серые брюки, голубую куртку и серую рубашку из синтетики с отложным воротником. Мать, увидев его утром в этой одежде, заметила с удивлением:

– Ты совсем не взрослеешь! Студент, да и только! Пожилая женщина протянула ему букетик мимозы.

– Из моего сада, – пояснила она по-грузински. – У такого молодца, Как вы, должна быть девушка, которая любит такие цветы.

– Покупаю их для мамы, – ответил он и только тогда подумал о Тане, оставшейся в хмурой Москве.

– Ваша мама будет рада, – сказала пожилая женщина.

Она принялась копаться в потертом кошелечке, выискивая копейки на сдачу с трех рублей. Бумажных денег в кошельке не было.

– Пожалуйста, не надо сдачи, – сказал Серго подчеркнуто вежливым тоном. – Всего вам доброго.

Он зашагал по проспекту с букетиком мимозы в руке. Навстречу ему стали попадаться все более многочисленные группы молодежи. Кругом стояли, ни во что не вмешиваясь, милиционеры. Потом он увидел флаги и понял, что эти молодые ребята и есть забастовщики. Почти у всех в руках были небольшие флажки. Сперва он не мог понять, что это за флаги, пока не наткнулся на парней, которые размахивали двухметровыми полотнищами темно-красного цвета с черной и белой полосой.

Таким был флаг независимой Грузии до ее присоединения к Советскому Союзу.

Чантурия сворачивал с проспекта Руставели на прилегающие улицы и снова возвращался к нему. Транспорт не ходил, проспект невдалеке от улицы, ведущей к дому его матери, был перекрыт. Он увидел бетонные блоки, перегородившие проспект, а рядом с ними – три танка и с пяток боевых машин пехоты, стоявших с выключенными моторами вдоль тротуара под кронами деревьев. Так вот откуда тот грозный грохот ночью! Около одного из БМП толпился взвод вооруженных солдат. В открытом башенном люке танка стоял офицер. Неподалеку несколько демонстрантов с плакатами оживленно переговаривались, не обращая никакого внимания на солдат. Солдаты тоже не обращали на них внимания. Казалось, вот-вот начнется военный парад, как в Москве в день Октябрьской революции, когда на центральных улицах так же стояли танки, готовясь пройти через Красную площадь, только там не было юношей с плакатами. Самодельные транспаранты и плакаты были изготовлены из попавшихся под руку кусков фанеры или простыней, лозунги на них написаны от руки или склеены из вырезанных из бумаги букв. Чантурия участвовал в организации по меньшей мере сотни публичных демонстраций в поддержку Советской власти, но никогда в жизни не видел столько разнообразных призывов. Безусловно, их не приобретали в пропагандистских магазинах партии. На одном плакате можно было прочесть: «Российская империя умерла, она разлагается и смердит», на другом – «Армия оккупантов, вон из Грузии!», на третьем – «Русские, убирайтесь домой!»

Какая-то молодая женщина, сидевшая на скамейке под деревьями с двумя близнецами в коляске, окликнула его и спросила, который час.

– Полдвенадцатого, – ответил он. – Вам не кажется, что здесь небезопасно сидеть с детьми? Вокруг творится черт знает что.

Женщина только рассмеялась:

– Тут же полно солдат, они нас в обиду не дадут. Чантурия не понял, смеется она или говорит серьезно.

– А что вы думаете насчет забастовки?

– Да то же, что и все. Русские должны убираться отсюда и оставить Грузию нам.

Серго легко догадался, что она и его включила в это «нам».

– А кто же тогда будет защищать детей? – спросил он.

– А тогда им защита и не понадобится.

– Какие прелестные у вас детишки. Может, эти цветы принесут им счастье?

Он протянул женщине две веточки мимозы.

– Мне бы не хотелось обделять ту, которой предназначен этот букет, – заметила она с легкой улыбкой.

– Она будет рада поделиться с вашими двойняшками. Букетик предназначен моей маме, а она очень любит детей. И поскольку я уж раздариваю цветы, вот эту веточку дарю матери этих ребятишек.

– Спасибо. Я передам ей.

– А, так они не ваши?

– Моей сестры.

Он притворился озадаченным, хотя и успел заметить, что на ее руке нет обручального кольца.

– В таком случае позвольте еще добавить цветов для доброй нянюшки. Так будет по справедливости.

Он выбрал самую лучшую веточку и вручил ее девушке. Она поблагодарила и подвинулась на скамейке, освобождая место рядом.

Чантурия присел. Он похвалил двойняшек, спросил о здоровье их матери, отца и, наконец, поинтересовался самой нянюшкой.

Ее звали Ламара. Она улыбалась, и улыбка у нее была чудесной. Разговаривая с Серго, она то и дело поправляла ребячьи одеяльца, чтобы не выдувало тепло, и старалась держать коляску в тени. Она была, как сказали бы русские, сдобной, как пышка.

Демонстранты с плакатами, подчеркнуто не обращая внимания на солдат, прошли мимо Чантурия и девушки вдоль проспекта. Кое-кто из них приветственно махнул рукой, а еще кто-то спросил:

– Ламара, ты придешь?