Московские тюрьмы

Уже по списку свидетелей было совершенно очевидно, что суд интересуют не те люди, с кем я работал или часто общался, а те, кто завербован в свидетели обвинения. Адвокат пытался исправить соотношение, его ходатайство не удовлетворили. Отказали и в комиссионной экспертизе рассказа «Встречи». Но обещали пригласить эксперта, давшего неверное заключение о количестве экземпляров «173 свидетельств». Этот эксперт в лице бойкой, с плутовскими глазами, девицы прибыл в разгар допроса свидетелей. Судья по-матерински пригласила ее на середину и подозрительно уставилась на адвоката. Швейский сделал акцент на технических несуразностях экспертного заключения. Я на логических: представляет ли эксперт, как выглядел бы пятый экземпляр на той бумаге и той же машинке? Пробовал ли эксперт отпечатать закладку в пяти экземплярах? Зачем мне было отдавать «слепой» экземпляр, если есть четыре удобочитаемых?

Девица о чем-то негромко перекинулась с судьей и громко сказала:

— Я попрошу приготовить вопросы в письменном виде, завтра я на них отвечу.

Забегая вперед, скажу, что на следующий день она появилась, но ненадолго, затем лишь, чтобы зачитать подготовленный текст ответов на наши вопросы. Ничего, кроме болтовни, там не было. Проформа, повторяющая невразумительное заключение — лишь бы ответ эксперта значился в протоколе. Сразу после чтения судья заботливо спровадила ее, не дав нам с адвокатом и рта раскрыть.

Свидетелей стали вызывать после обеденного перерыва. Когда объявили перерыв, в зале остались лишь я да солдаты. Несколько раз подходил адвокат, так, вскользь, как бы мимоходом. Я передал ему для Наташи телефон друга Дроздова, чтобы позвонила в случае большой нужды. Мать рвалась дать что-то поесть, не разрешили. Повели обратно в подземные казематы, где не помню — ел что или не ел, зато хорошо запомнил всех, кто стоял в вестибюле. Поблагодарил на ходу Колю Филиппова за подаренную когда-то трубку. Лежала-лежала и вот пригодилась. Дорог подарок друга, особенно когда выручает в трудный момент. Олег и Наташа Поповы. Он бледен, но оба лучатся, говорят что-то ободряющее. На столе вольно уселся молодой русый парнишка, улыбается — знакомое лицо, но не узнаю:

— Где я тебя видел?

Он еще шире смеется. Витя Калинычев, недоуменный и грустный, видно, глазам не верит, художник, общий наш приятель с Филипповым. И несколько человек малознакомых рядом с Олегом. Что ж, теперь будем знакомы. И с ними Наташа. Дай бог ей выдержать все это. Господи, а что еще впереди?

В каком порядке шли свидетели? Очевидно, перевру кого за кем вызывали, почти четыре года прошло и каких! Но помню самих людей и их показания. По одному входили они в зал заседания. Любопытно наблюдать за знакомыми лицами со скамьи подсудимых. Самые незабываемые впечатления. Первая была, кажется, Наташа. Похудевшая, остроносая, жгут перетянутых нервов, но решительная. Байкова сурово теребит ее вопросами. Наташа отвечает по показаниям. Говорит резко, раздражена и раздражает судью. В одном месте и мне не понравилось. Спрашивает судья:

— Как сложились ваши отношения с подсудимым? — явно с ехидцей, знает, поди, что мы ссорились. Но какое ее дело, развод тут что ли? Взять и поставить на место, чтоб не лезла, куда не следует. А Наташа отвечает:

— Нормально.

Нашла кому докладывать. А почему не «прекрасно»? Зачем вообще отвечать на ехидство? Сердце стонет при виде ее. Вот кара — ей-то за что? Осталась в зале. Все три дня судилища не сводил с нее глаз. Будто разрывали нас по живому, как одного человека. Дорога она мне была, а стала еще дороже.

Вошел некий Гаврилов, товарищ Величко. Раза два всего его видел: года полтора назад, в первые месяцы поселения в нашей квартире Величко. Оба раза мы пили в комнате Величко, оба раза Гаврилов пел песенку про картошку. Вот и все. Мне на его месте было бы неудобно давать на суде показания против, в общем-то, незнакомого человека, да еще собутыльника. Похоже, и ему было неловко. Ко мне, мол, ничего не имеет, но коли надо говорить, то приходится сказать то, чему он был свидетелем. Клянется говорить правду и только правду. «Был пьян, а когда мы с Величко пригласили Мясникова, то выпили еще и я уснул». Тем не менее, хорошо помнит, что я начал читать какой-то порнографический рассказ, но, «кажется, не дочитал».

Помню я то застолье. В винных парах зашел разговор о женщинах, каждому было чем поделиться, и Гаврилову тоже, а я принес свой рассказ и немного читал, пока не свалились они оба. Почему ему не стыдно за свои устные рассказы, а я должен стыдиться написанного? Почему он сейчас стоит здесь и садит меня? Почему он считает себя порядочным человеком, а меня преступником? В этом главная фальшь его «правдивого» показания, давать которое он не имел морального права. И юридического тоже, поскольку, по его же признанию, был пьян, т. е. в состоянии, когда утрачена способность к нормальному восприятию. В соответствии с УПК суд не должен принимать во внимание подобные свидетельства.