Московские тюрьмы

Кстати, о ложке. Эту модель ввели недавно: толстая чашечка на коротком круглом стержне с шишечкой — вылитая из металла культяпка. Очень неудобно ковырять ею в миске, зато ножа из нее не заточишь, штопором не свернешь — вечный инструмент, последнее достижение тюремной HTP. Наркоша нашел этой ложке удачное применение. Его уважали, было за что. Ни тени лукавства. Всегда честен, открыт, за справедливость — горой. Очень, интересовался моим делом, диссидентами. Абсолютно надежен, умрет, но не выдаст, есть в нем жажда большого дела. Пяток — другой таких людей, как Наркоша, могли бы здорово оживить диссидентское движение. Это тот тип деятельного надежного человека, который так сейчас необходим правозащитникам для работы с массой. Пока что диссидентство явно и неявно ориентировано на диалог с властями и поддержку цивилизованного Запада. Кризис правозащитного движения убеждает нас в том, что этого недостаточно. Властям диалог не нужен — они сами с усами. Елизавета, например, любила языки резать, нынешние правители расправляются с внутренними оппонентами не многим деликатнее. Ориентация на поддержку Запада воспринимается как измена. Интеллигентская оппозиция могла бы избежать разгрома, если бы имела опору в массах. Но она практически оторвана от народа, в этом главная слабость и уязвимость. Выражаясь марксистски, правозащитная идея станет материальной, неодолимой силой лишь в том случае, если она овладеет массами. А пока что власть спекулирует неряшливым силлогизмом: диссиденты не с народом, значит, они против народа, потому что шумят «с чужого голоса». И пока не установится кровная связь между правозащитниками и теми, кого они защищают, пока будет ставка только на заграницу, в несправедливом обвинении властей люди все же будут чувствовать «что-то такое есть». Конечно, мало кто верит, что диссиденты отщепенцы, предатели, но что-то «не наше», горький привкус в движении ощущается. Диссидентство, хватающееся руками за Запад, не ищет опоры на собственной земле. Властям ничего не стоит сдернуть с этой перекладины гимнастов правозащиты и тем самым надолго прекратить их выступления, не опасаясь народных волнений, возмущения общественности, зная прекрасно, что ничего такого не будет, и мало кто отважится прийти на место тех, кого сдернули. Поэтому диссидентство в любой момент обречено на сокрушительный разгром. Движение существует, пока власти терпят. Как только им надоест, перещелкают без всяких для себя внутренних осложнений. Понеся страшные жертвы, поверженное арестами, отъездами и ренегатством, диссидентство замрет, не оставив заметного следа среди соотечественников. Это как раз сейчас и происходит.

Эффект диссидентства главным образом сказался на западном общественном сознании. Запад много узнал, много понял, укрепился в поддержке советского инакомыслия. А поддерживать стало практически некого: ведущие фигуры оппозиции, так или иначе, нейтрализованы, диссидентская арена перепахана и опустошена. А тех, кто остался, кто сидит — как поддерживать? Через кого? Что может сделать Запад, если диссиденты не имеют поддержки в своем народе? Однобокий крен на Запад, сектантская келейность воспрепятствовали широкой известности и пониманию задач и методов правозащиты внутри страны, сделали диссидентов чужими для собственного народа, ради которого они отважились на риск открытого диалога с властями. Люди больше знают о диссидентах не от них самих, а из пасквилей официальной печати да от публично отрекшихся и раскаянных.

Мне думается, что изоляции движения от родной среды немало способствовала ставка на открытые каналы информации и диалога, хотя надо признать, что этот принцип никогда не выдерживался — сбор, хранение, подготовка и отправка на Запад диссидентских материалов осуществлялись в основном нелегально. Так зачем отказываться от конспиративного распространения материалов внутри страны? Почему те же усилия и осторожность не употребить для просвещения тех, ради кого все это делается, кто больше всего в этом нуждается? Трудности размножения, доставки, распространения? Да в открытой форме это невозможно. Это надо сделать в подполье. Почему для Запада мы не гнушаемся конспирацией и видим ее эффект, а для страны ограничиваемся одиночными экземплярами самиздата, циркулирующими в замкнутом диссидентском кругу? Почему по всей стране не раскинуть сеть размножения и распространения, почему нет организации?