Читаем Московские тюрьмы полностью

Подоспела очередная потуга экономической реформы — постановление 1979 года о совершенствовании хозяйственного механизма. Фонд заработной платы стал устанавливаться не по численности работающих, а по нормативу от новой стоимости продукции. Какая часть нормативного Фонда реально выплачивается, от какого множества человек это зависит, как часто пересматривается норматив — этой акробатики я сейчас не буду касаться. Но формально хотя бы — какой норматив? На Московском электроламповом заводе в 1980 г. норматив на фонд заработной платы запланирован 11 копеек с рубля вновь произведенной продукции, т. е. 11 % — та же десятая часть. Это на базовом заводе гвардейского объединения «МЭЛЗ», привилегированном, передовом московском предприятии, что на остальных? По материалам, до которых я успел докопаться на других предприятиях, нигде норматив не превышал десяти процентов, обычно меньший, а на селе совсем ничтожный: два-три процента и меньше того. Исследование я не довел до конца — арестовали. Но по «МЭЛЗ» вышла-таки статейка — в «Литературной газете» 24 сентября, через 36 дней после ареста. Наташа передала мне сюда, в лефортовскую тюрьму. Мало, наверное, кто обратил на нее внимание, написана по редакционному заданию осветить положительный опыт, заметил ли кто эти цифры там: 11 копеек на рубль? В них-то вся соль статейки, то, что в печати и по сей день встретишь не часто. Подумал ли кто: а сколько у капиталистов? Если у них половина новой стоимости продукции идет на оплату рабочим и это Маркс называет грабежом среди белого дня, что он сказал бы по поводу десяти, а то и двух-трех процентов, выделяемых рабоче-крестьянским правительством?

То же и с прибылью. Кому достается прибыль социалистических предприятий? Какая ее часть идет на вознаграждение, на нужды работников? Лес дремучий — ау? — кто ответит? Мы знаем только, что закон разрешает теперь отчислять примерно пятую часть прибыли в, так называемые, фонды экономического стимулирования предприятий: на развитие производства, на материальное поощрение, на социально-бытовое и культурное строительство. Но мы знаем и то, что многие эти фонды не являются исключительной собственностью трудового коллектива — всегда их могут изъять, сократить, заморозить. Как они используются — хорошо известно из нашей печати: львиная доля на личный комфорт руководящей верхушки предприятия — персональные дачи, бани, бассейны, банкеты. Какая-то часть фонда идет в центральные фонды общественного потребления, скажем, на медицину, образование, науку, культуру. Одного мы только не знаем: сколько перепадает непосредственно рабочим.

Красная мечта сторонников хозрасчета: пусть 70 % прибыли в госбюджет, но хоть 30 % оставлять в распоряжении предприятий. Писали, заявляли, доказывали — никто гласно не возражал, и тем не менее даже эта скромная норма остается недосягаемой. Предприятие получает мизерную часть своей прибыли, сколько именно — везде по-разному, это зависят от связей, пробивной способности руководителя, ибо фактическим хозяином прибыли предприятия являются не трудовой коллектив и даже не директор, а вышестоящее руководство. Рабочим — крохи с бюрократического стола. Таков результат революционного обобществления. Позарились рабочие на прибавочную стоимость капиталиста — да так ее и не увидели, по усам течет, а в рот не попадает; мало половины новой стоимости — держи теперь кукиш из нескольких процентов да не забывай облизать благодетеля, не то и того не получишь. Куда же в условиях общественной собственности деваются народные деньги? В казну. Кто ж так бессовестно распоряжается ею? Родное коммунистическое правительство, ставшее единовластным хозяином народного труда. На смену капитализму пришел государственный капитализм. Место частного собственника занял государственный собственник, и эксплуатация дорвавшейся до неограниченной власти партийной бюрократии оказалась страшнее старомодной капиталистической. За что рабочие боролись, на то и напоролись.

Маркс пророчествовал абсолютное обнищание рабочего класса при капитализме. Вышло наоборот. В капиталистических странах уровень жизни рабочих значительно вырос и продолжает повышаться. Растет потихоньку и в странах социализма, это общая мировая тенденция, но жизненный уровень соцстран, особенно СССР, — нищенский по сравнению с развитыми капстранами.

Маркс говорит об ужесточении диктатуры буржуазии и царстве свободы в будущем социалистическом обществе — мы видим развитую демократию в капиталистических странах и оголтелую диктатуру в стране развитого, зрелого, реального социализма. Сильные, диктующие свою волю предпринимателям и даже правительству, профсоюзы, подлинные выборы государственных должностных лиц, судей, законодателей, эффективный общественный контроль и гражданские права и свободы — с одной стороны, и казенные профсоюзы, фальшивые, насильственные «выборы», являющиеся, по сути, скрытой формой административных назначений, раздавленное государством общество и никаких свобод — с другой стороны.

Перейти на страницу:

Все книги серии Лютый режим

Московские тюрьмы
Московские тюрьмы

Обыск, арест, тюрьма — такова была участь многих инакомыслящих вплоть до недавнего времени. Одни шли на спецзоны, в политлагеря, других заталкивали в камеры с уголовниками «на перевоспитание». Кто кого воспитывал — интересный вопрос, но вполне очевидно, что свершившаяся на наших глазах революция была подготовлена и выстрадана диссидентами. Кто они? За что их сажали? Как складывалась их судьба? Об этом на собственном опыте размышляет и рассказывает автор, социолог, журналист, кандидат философских наук — политзэк 80-х годов.Помните, распевали «московских окон негасимый свет»? В камере свет не гаснет никогда. Это позволило автору многое увидеть и испытать из того, что сокрыто за тюремными стенами. И у читателя за страницами книги появляется редкая возможность войти в тот потаенный мир: посидеть в знаменитой тюрьме КГБ в Лефортово, пообщаться с надзирателями и уголовниками Матросской тишины и пересылки на Красной Пресне. Вместе с автором вы переживете всю прелесть нашего правосудия, а затем этап — в лагеря. Дай бог, чтобы это никогда и ни с кем больше не случилось, чтобы никто не страдал за свои убеждения, но пока не изжит произвол, пока существуют позорные тюрьмы — мы не вправе об этом не помнить.Книга написана в 1985 году. Вскоре после освобождения. В ссыльных лесах, тайком, под «колпаком» (негласным надзором). И только сейчас появилась реальная надежда на публикацию. Ее объем около 20 п. л. Это первая книга из задуманной трилогии «Лютый режим». Далее пойдет речь о лагере, о «вольных» скитаниях изгоя — по сегодняшний день. Автор не обманет ожиданий читателя. Если, конечно, Москва-река не повернет свои воды вспять…Есть четыре режима существования:общий, усиленный, строгий, особый.Общий обычно называют лютым.

Алексей Александрович Мясников , Алексей Мясников

Биографии и Мемуары / Документальное
Зона
Зона

Обыск, арест, тюрьма — такова была участь многих инакомыслящих вплоть до недавнего времени. Одни шли на спецзоны, в политлагеря, других заталкивали в камеры с уголовниками «на перевоспитание». Кто кого воспитывал — интересный вопрос, но вполне очевидно, что свершившаяся на наших глазах революция была подготовлена и выстрадана диссидентами. Кто они? За что их сажали? Как складывалась их судьба? Об этом на собственном опыте размышляет и рассказывает автор, социолог, журналист, кандидат философских наук — политзэк 80-х годов.Помните, распевали «московских окон негасимый свет»? В камере свет не гаснет никогда. Это позволило автору многое увидеть и испытать из того, что сокрыто за тюремными стенами. И у читателя за страницами книги появляется редкая возможность войти в тот потаенный мир: посидеть в знаменитой тюрьме КГБ в Лефортово, пообщаться с надзирателями и уголовниками Матросской тишины и пересылки на Красной Пресне. Вместе с автором вы переживете всю прелесть нашего правосудия, а затем этап — в лагеря. Дай бог, чтобы это никогда и ни с кем больше не случилось, чтобы никто не страдал за свои убеждения, но пока не изжит произвол, пока существуют позорные тюрьмы — мы не вправе об этом не помнить.Книга написана в 1985 году. Вскоре после освобождения. В ссыльных лесах, тайком, под «колпаком» (негласным надзором). И только сейчас появилась реальная надежда на публикацию. Ее объем около 20 п. л. Это вторая книга из задуманной трилогии «Лютый режим». Далее пойдет речь о лагере, о «вольных» скитаниях изгоя — по сегодняшний день. Автор не обманет ожиданий читателя. Если, конечно, Москва-река не повернет свои воды вспять…Есть четыре режима существования:общий, усиленный, строгий, особый.Общий обычно называют лютым.

Алексей Александрович Мясников , Алексей Мясников

Биографии и Мемуары / Документальное
Арестованные рукописи
Арестованные рукописи

Обыск, арест, тюрьма — такова была участь многих инакомыслящих вплоть до недавнего времени. Одни шли на спецзоны, в политлагеря, других заталкивали в камеры с уголовниками «на перевоспитание». Кто кого воспитывал — интересный вопрос, но вполне очевидно, что свершившаяся на наших глазах революция была подготовлена и выстрадана диссидентами. Кто они? За что их сажали? Как складывалась их судьба? Об этом на собственном опыте размышляет и рассказывает автор, социолог, журналист, кандидат философских наук — политзэк 80-х годов.Помните, распевали «московских окон негасимый свет»? В камере свет не гаснет никогда. Это позволило автору многое увидеть и испытать из того, что сокрыто за тюремными стенами. И у читателя за страницами книги появляется редкая возможность войти в тот потаенный мир: посидеть в знаменитой тюрьме КГБ в Лефортово, пообщаться с надзирателями и уголовниками Матросской тишины и пересылки на Красной Пресне. Вместе с автором вы переживете всю прелесть нашего правосудия, а затем этап — в лагеря. Дай бог, чтобы это никогда и ни с кем больше не случилось, чтобы никто не страдал за свои убеждения, но пока не изжит произвол, пока существуют позорные тюрьмы — мы не вправе об этом не помнить.Книга написана в 1985 году. Вскоре после освобождения. В ссыльных лесах, тайком, под «колпаком» (негласным надзором). И только сейчас появилась реальная надежда на публикацию. Ее объем около 20 п. л. Это третья книга из  трилогии «Лютый режим». Далее пойдет речь о лагере, о «вольных» скитаниях изгоя — по сегодняшний день. Автор не обманет ожиданий читателя. Если, конечно, Москва-река не повернет свои воды вспять…Есть четыре режима существования:общий, усиленный, строгий, особый.Общий обычно называют лютым.

Алексей Александрович Мясников , Алексей Мясников

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное