Московские улицы. Секреты переименований

Чтобы «комиссару в пыльном шлеме» вселиться в желанную арбатскую квартиру, или «второстепенному товарищу» занять «жилплощадь» – комнату в коммуналке, надо естественно, прежде ее освободить. С прежними обитателями Арбата не очень церемонились: кого выставили за границу, кого отправили в концлагеря, которые были организованы комиссарами в огромном количестве как первый шаг к светлому будущему, кого утеснили («уплотнили», говоря тогдашним термином), кто уехал сам, убоясь грозного и скандального соседства. Малая часть совсем уж безобидных старых арбатцев была переселена в закухонные кладовки, в бывшие «комнаты для прислуги» – и потому осталась жить на своей родной улице.

Новое «опричное» население Арбата 1920 – 1930-х годов много лет спустя, в 1980-е годы, описал в своем романе «Дети Арбата» советский писатель, лауреат Сталинской премии А. Рыбаков.

В памятные 1937—1938 годы население Арбата вновь обновилось: бравые молодцы – работники НКВД – в щегольских фуражках с лаковыми козырьками, новое поколение опричнины, – вытряхнули «комиссаров в пыльных шлемах» из обжитых ими арбатских комнат, увезли на Лубянку, а сами поселились на освободившейся жилплощади.

Арбат стал «правительственной трассой», так как по нему пролегал маршрут, по которому Сталин проезжал на дачу. Улица находилась под особым наблюдением НКВД, по ней всегда прогуливались агенты внешнего наблюдения – топтуны, которых многие арбатцы узнавали в лицо, стараясь это скрыть при встречах с ними. (Словечко «топтуны», кажется, обязано своим происхождением именно арбатцам, отметившим примечательную черту агентов: зимою, переминаясь с ноги на ногу, они таким образом старались согреть замерзшие ноги.)

Через три-четыре года после окончания войны прошла очередная опричная чистка Арбата – под нее, среди других категорий, попали и подросшие дети арестованных в прежние годы партийных и советских деятелей.

Со смертью Сталина кончилась эпоха красного террора, оставив на Арбате по себе неизгладимую память, в которой страшное сочеталось с нелепым, трагедия с фарсом, высота духа с низостью, памятью о крови, слезах, смертях… Но Арбат продолжал оставаться районом партийно-государственной элиты.

Новая партийная номенклатура, освободившаяся от надзора Сталина, быстро избавилась от навязанных ей партийной морали и требований «Кодекса коммуниста». Новые деятели уже поняли и все более и более утверждались в том, что наступает время новой партийной морали, что государственные подачки, на которых зиждилось их благополучие, исчерпывают себя, и что есть иной, более верный, путь – личное обогащение. Все партийные и государственные структуры, под запечатленным в их сердцах уже капиталистическим лозунгом «Обогащайтесь!», бросились воплощать его в жизнь. Основными формами их деятельности, направленной на собственную пользу, стали взятка и казнокрадство. Привыкшие к идеологическому прикрытию своих преступлений, эти деятели создали этикет новой жизни – приличной, респектабельной и светской. Умелые пропагандисты и агитаторы, они легко добились того, что этот этикет проник в народ: теперь водопроводчик дядя Вася, приглашая в котельную двух приятелей, чтобы распить пол-литра, говорил: «У меня сегодня прием». В повседневный язык внедрилось слово «престижный».

Одной из первых жертв «престижности» в Москве стал Арбат. В 1950—1960-е годы оживилось движение по охране исторических памятников, вновь широко заговорили об уникальности арбатских переулков, а тут еще и переворачивающая душу песня Булата Окуджавы: «Ах, Арбат, мой Арбат, ты – моя религия…» И естественно, новые «деятели» захотели жить на Арбате. С выселением арбатских жителей проблем не было, но вот жить в таких домах и таких условиях, в каких жили арбатцы, «деятели» не собирались, и арбатский ампир пошел под бульдозер. Новые властители поселились на Арбате, но того драгоценного Арбата почти не осталось, его место заняли охраняемые милицией «престижные» бесстильные, стандартные дома со всеми мыслимыми удобствами, но демонстрирующие духовное убожество и цепкую хватку циничных «хозяев жизни».

Сколько бы ни вздыхали москвичи по поводу «офонаревшего» пешеходного Старого Арбата, сколько бы ни возмущались этим, но превращение старинной московской улицы, над которой когда-то витали стихи Пушкина, Блока, Андрея Белого, звучала музыка Танеева, Скрябина, в шутовской неказистый толчок с матом и уголовщиной произошло совершенно закономерно.

Пешеходный Арбат – это «бизнес». Торговцы предлагают сомнительные сувениры. Бродят любопытствующие «гости столицы», иностранцы-туристы. Москвичей на теперешнем Арбате и не увидишь, забредет какой-нибудь, подстрекаемый любопытством, и скорей бежит прочь. Нынешний Арбат чужд Москве. Теперь-то уж ясно, что Арбат в который раз наглядно продемонстрировал очередной поворот в государственной и партийной политике.

Но следует отметить, что заселение Арбата новой «элитой» сопровождалось созданием ему престижного мифа.