Московские загадки

Одна из наиболее стойких, связанных с замечательным портретистом легенд утверждала его происхождение из крепостных. Такая версия представлялась наиболее удобной в советские годы. В действительности документы позволяют сделать вывод, что Рокотов был безусловно свободнорожденным – иначе он не мог бы подписать устав московского Английского клуба, основателем которого был. Более того – несомненна его связь с семьей Репниных, причем связь родственная. В репнинской семье существовала своеобразная традиция опеки многочисленных побочных детей. У Аникиты Ивановича Репнина это многочисленные сыновья, для которых он добивается фамилии Репнинских и дворянства. У двоюродного брата Петра Ивановича Репнина, фельдмаршала Н.З. Репнина, это знаменитый Адам Чарторыжский. К числу таких родственников относится и И.Н. Пнин.

Судя по его связям, Рокотов мог заниматься в Сухопутном шляхетном корпусе, мог быть выпущен из него в военную службу, иметь военный чин (в отдельных документах он назван «капитаном»). Прожив в Москве долгие годы, не нуждаясь в средствах, Рокотов тем не менее только в начале 1780-х годов покупает участок на углу Старой Басманной и Токмакова переулка, в приходе церкви Никиты Мученика. Он обращается в Управу благочиния с просьбой разрешить ему возведение сразу шести (и каких!) построек. В их число вошли двухэтажный каменный дом, большой жилой деревянный флигель размером в плане 224 кв. метра, вытянутые вдоль переулка конюшня, сарай и две хозяйственные постройки.

Невольно напрашивается вопрос об источнике материальных возможностей художника. Заработать необходимую сумму портретами, за которые художник брал по 50 рублей, не представлялось возможным.

Тем более что Рокотову приходилось постоянно содержать в эти годы больше десяти человек, имея в виду дворовых и многочисленных учеников. По существовавшим правилам ученичество тогда не оплачивалось. Мастер полностью содержал своих питомцев, расплачивавшихся с учителем только работой. Рокотов должен был располагать определенным капиталом, который появляется у него со смертью П.И. Репнина, в 1778 году. Завещание вступило в силу в 1787 году, когда Рокотов и приобретает свой первый московский участок земли за 2600 рублей, а затем и второй, который ему приглянулся для строительства усадьбы, – за 1400 рублей.

И еще одна нить, протянувшаяся от художника к дому Репниных. В 1793 году, прожив в новой своей едва отстроенной усадьбе всего семь лет, Рокотов продает ее. По времени решение художника совпадает с гонениями, которым подвергся Н.В. Репнин в связи с делом Н.И. Новикова. Герой Мячина попадает в опалу. На те же месяцы репнинских гонений приходится и продажа рокотовской усадьбы. Художник приобретает скромное владение на Воронцовской улице, а оставшуюся часть средств тратит на покупку сельца близ Захарова. Иным способом он, по всей вероятности, не мог обеспечить будущее своих лишавшихся всякого высокого покровительства племянников. Среда пушкинского детства в Подмосковье – сколько еще предстоит о ней узнать и как может она сама пополнить наше представление о культурной жизни старой столицы.

Театр – Пушкин должен был познакомиться с ним еще в детстве. В первую очередь – дома. Знаменитая актриса А.М. Колосова, то ссорившаяся, то мирившаяся с поэтом, раздраженная его эпиграммами в свой адрес, напишет о Сергее Львовиче: «В одну из моих с ним встреч он рассказывал мне о своем участии в любительских спектаклях в Москве. Он отличался во французских пьесах, а Федор Федорович Кокошкин (по его словам) был его несчастным соперником в русских». Другой современник свидетельствует, что никто удачнее его в Москве «не умел устроить любительский спектакль, и никто не исполнял своей роли с таким успехом, как он». Во всяком случае, в доме Пушкиных чтение и декламация не умолкали едва ли не все время, пока хозяин был дома. Театр был «воздухом Москвы тех лет», и Вяземский, отличавшийся декламацией в салоне Василия Львовича, – его особенно привлекали монологи и сцены из трагедий Расина и Вольтера, – рассказывал, к восторгу слушателей, как однажды буквально ворвался в квартиру к гастролировавшей тогда в Москве и обожаемой им «девице Жорж и, к великому своему разочарованию, застал ее, потрясающую Федору и Семирамиду, держащей в руке не классический мельпоменовский кинжал, а простой большой кухонный нож, которым скоблит она кухонный стол». В доме Пушкиных не могли не обсуждать того поединка между двумя трагическими актрисами – француженкой Жорж и россиянкой Семеновой, который разделил московских театралов на два враждующих лагеря.