Московский апокалипсис

Ноги у Ахлестышева сами собой начали противно дрожать. Стыдно-то как! Он попробовал прекратить эту тряску, но у него не получилось. Более того, от страха застучали зубы, запершило в горле… И вдруг Пётр снова вспомнил об Ольге. Как тогда, перед свинцовой рекой в Замоскворечье, когда уже собрался погибать. А ведь сейчас не так всё плохо! Он кое-что успел. Отчаянов с Сашей спасут княгиню! Глупый Полестель думает, что выиграл, а на самом деле он проиграл. И его доклад Бонапарту уже не тайна. И он, Пётр, изрядно уже настрелял французов: дорого обошлась им его жизнь! Всё замечательно! Ольга сделается свободна и век ей выпадет долгий-долгий, и всегда она будет его помнить и любить. И никто и никогда не будет так любить графа Полестеля. Ну, случилось ему, Петру Ахлестышеву, умереть… Он честно воевал за свою любовь и за своё Отечество. И не станет сейчас, в последнюю минуту, малодушничать перед врагами!

Произошедшая в каторжнике перемена укрепила его. Колени перестали дрожать, и зубы унялись. Он посмотрел на палачей высокомерно, с чувством превосходства. Подошёл драгун с тряпкой, чтобы завязать приговорённому глаза, но Пётр отвёл его руку.

– Стреляй так.

Ахлестышев теперь стоял, расправив плечи, и спокойно молился. Он совсем уже не думал о смерти, о том, что перестанет дышать – это потеряло для него значение. Ольгу спасут. Отчаянов дал слово, а он всегда его держит. Ольгу спасут!

– Целься!

Драгуны вскинули ружья и навели их прямо на партизана. Ещё миг… Но русский только усмехнулся. Забавные ребята рассчитывали его напугать? От этих вот сморчков у него только что дожали колени? Один солдат, что с краю, походил на огородное пугало, второй – на записного пьяницу. Ну и гвардия! Во всей шеренге единственный драгун смотрелся более-менее прилично, а остальные – какие-то чубекесы! Давайте, стреляйте уже…

Вдруг сержант опустил саблю, подошёл к Ахлестышеву и тронул его за рукав.

– Пойдёмте.

Ничего не понимая, Пётр отправился следом за ним. Французы с пленником поднялись наверх и вернулись в кордегардию. Что случилось? Казнь отложена? Или, что вернее, его пытались сломить, запугать? А не вышло!

Ахлестышев шёл сам не свой – пережитое у стены далось ему трудно. Но он почувствовал, что отношение к нему драгун изменилось. Они даже шагали сейчас по бокам не как конвой, а скорее, как почётный караул. Когда каторжник оступился на тропе, его бережно придержали за локоть, а на входе в палату предупредительно распахнули дверь.

Сержант ввёл Петра обратно к Полестелю и доложил:

– Господин полковник, этот человек не боится смерти.

– Хорошо, свободны.

Драгун вышел, а граф кивнул пленнику на стул.

– Садитесь. Вы действительно настолько любите княгиню Шехонскую?

Тот промолчал, озадаченно глядя на француза. Что за игру он затеял теперь?

– Ваше дело безнадёжно. Русский, пробравшийся в Кремль в нашем мундире… Верная казнь. Но я могу не подавать рапорт и замять этот случай.

– А что взамен?

– Я могу также передать вашу записку княгине. И даже… не уверен, что получится, но я попробую устроить вашу с ней встречу.

Ахлестышев вскочил со стула.

– Так вы мне действительно лгали! Вам известно, где она и что с ней! Молю вас, скажите!

– Всему своё время. Пока что вам надо думать, как спасти свою жизнь, а не как повидаться с чужой женой…

– Так что взамен?

– Взамен – услуга с вашей стороны. Я посажу вас в одну камеру с захваченным нами русским шпионом. Он отказывается отвечать на мои вопросы. Не пытать же мне офицера! Он, как и я, дворянин. Но мне позарез нужно узнать некоторые вещи.

– Что именно я должен выведать?

– Кто его агенты. Как именно резидент поддерживает связь с Кутузовым. И какие сведения он уже успел передать.

Ахлестышев скривился.

– С какой стати этот человек должен мне всё рассказать? Незнакомцу и совсем не патриоту. Вы переоцениваете мои способности к шпионству.

– Он откроется вам. Не сразу, но откроется. У вас наружность порядочного человека. И потом Ельчанинову – так зовут офицера – некуда будет деваться. Я просто не оставлю ему выбора. Ему нужно связаться со своими, а вы единственный русский в его окружении. И когда он узнает, что вас освобождают…

– Когда? – снова вскочил на ноги каторжник.

– А! Жить-то охота! Садитесь. До этого пока далеко – свободу нужно ещё заслужить.

– Хм… В таком виде, в вашем мундире вести меня в камеру нельзя. И где я арестован, тоже надо скрыть. Чтобы он поверил, меня надо переодеть в партикулярное платье. И сказать, что я взят в городе за болтовню или спекуляции.