Московский бридж. Начало

Вскоре после окончания Таллинского турнира состоялась защита моей и Таниной диссертаций. Секция ученого совета, где мы защищались, состояла из девяти членов. Одним из них был секретарь секции Юрий Константинович Солнцев, член нашей команды по бриджу. Другим членом секции был Михаил Романович Шура-Бура, который научил нас играть в бридж. Еще одним членом секции был Борис Самуилович Митягин, которому я не раз сдавал экзамены, будучи студентом мехмата, и с которым играл в пристеночку и казеночку во дворе Московского университета. Кстати, много позднее, но еще до того, как я уехал из России в 91-м, до меня дошли слухи, что Митягин уехал в Израиль, где стал заниматься финансовой математикой. И хотя я до сих пор не знаю, насколько достоверны были эти слухи, но тем не менее слова «финансовая математика» звучали для меня очень привлекательно. И я подумал тогда (уж не знаю, почему), что такое приложение математики мне бы подошло. Но, к сожалению (подумал я тогда), заниматься этим мне, конечно, никогда уже не придется. К счастью, я ошибался тогда. «Этим» (то есть финансовой математикой) мне пришлось профессионально заниматься всю мою трудовую жизнь в Америке.

На защите диссертации в ЦЭМИ Юрий Константинович старался мне помочь. И это выглядело очень трогательно. В некоторый момент он стал зачитывать отзыв головной организации на мою диссертацию, в котором было сделано замечание о том, что оформлена диссертация была небрежно, некоторые формулы не были вписаны в текст. На этом месте Юрий Константинович прервал чтение отзыва и сказал буквально следующее: что он, когда ехал на заседание секции совета, еще раз (!) перечитал диссертацию Бродского и что все формулы были на месте. «Может быть, – сказал Юрий Константинович, – в головную организацию попал плохой экземпляр диссертации? Ха-ха-ха».

Мне приходилось и раньше бывать в ЦЭМИ, поскольку там работали члены нашего первого «Форсинга» Аркаша Шапиро и Леша Поманский. Меня тогда поразила легкость, с которой там могли вынуть из ящика стола и дать почитать какую-то антисоветскую литературу. Причем создавалось впечатление, что в любом столе подобная литература есть. И я только удивлялся, почему гэбэшники до сих пор не прижучили местный народ.

К сожалению, у меня оказался черный глаз на это дело. Местный народ был все-таки прижучен. И я стал случайным свидетелем одного такого действа.

Наши диссертации после рассмотрения на секции ученого совета пошли на утверждение на большой совет. И вот когда мы прибыли на заседание большого ученого совета, оказалось, что в повестке дня было еще несколько вопросов. И среди них – переаттестация научного сотрудника Юлиуса Телесина, известного диссидента и правозащитника. Он был активнейшим распространителем самиздата, принимал участие в составлении различных сборников антисоветской направленности, подписал множество правозащитных петиций. За эту свою деятельность он подвергался жестким внесудебным преследованиям. Гэбэшники его задерживали, допрашивали, приходили с обыском и изымали рукописи и личные вещи.

Переаттестация Юлиуса Телесина была по существу самой настоящей политической расправой, которая проводилась довольно цинично. На ученом совете эту расправу возглавлял академик Н. П. Федоренко, который был и председателем совета, и директором ЦЭМИ.

Юлиус Телесин отчаянно боролся на совете, пытался представить материалы, показывающие его состоятельность как научного сотрудника. Но все шло к вполне определенному заранее концу. Тогда Юлиус сказал, что хочет сделать официальное заявление для занесения его в протокол. Он сказал, что все происходящее на совете является преследованием за политические убеждения. На что академик Федоренко пытался выразить свое «искреннее удивление», заявив, что никогда не знал ни о каких политических моментах, связанных с именем Телесина. Но никто не сказал тогда академику: «Поздравляю вас, гражданин, соврамши!» И представление продолжалось.

Юлиус Телесин не был аттестован как научный сотрудник. Ему пришлось покинуть ЦЭМИ. И в 1970 году он уехал в Израиль.

В ЦЭМИ работало много талантливых людей. И я не сомневаюсь, что были у них интересные идеи. Но работали они в рамках заданной установки. А установка эта состояла в том, что надо было создавать экономические модели для советского социализма (который, как считал Федоренко, «невиданно ускорил темпы социально-экономического развития страны»). Ну и весь институт, таким образом, работал в целом как бы в песок советской экономики.

Принадлежал ли Юлиус Телесин к числу тех, кто честно отрабатывал свой хлеб в ЦЭМИ? Я не знаю. Возможно, что он к их числу не принадлежал (хотя бы потому, что голова у него была занята другими мыслями и идеями). Является ли это существенным для того процесса переаттестации, который гэбэшники затеяли над ним (а их рука здесь проглядывается со всей очевидностью)? Нет, конечно, не является. Ведь в советской стране можно было не ударить палец о палец, спокойно «проработав» на одном месте пятьдесят лет, и быть с почетом отправленным на «заслуженный» отдых.