Московский дневник

Я потребовал сохранения за мной статьи о Гёте в качестве условия любого дальнейшего сотрудничества. Потом я перечислил свои публикации, намекнул, как инструктировал меня Райх, о своем состоянии, и как раз в тот момент, когда я об этом говорил, вошел Райх. Однако он не подошел ко мне и беседовал с другим сотрудником. Мне пообещали дать ответ через несколько дней. Потом нам с Райхом еще долго пришлось ждать в приемной. Наконец мы пошли; он рассказал мне, что в редакции подумывают о том, чтобы поручить статью о Гёте Вальцелю¹²⁴. Мы шли к Панскому. Невероятно – но все же возможно, – что ему, как мне потом сказал Райх, двадцать семь лет. Поколение, делавшее революцию, стареет. Похоже, что со стабилизацией в их жизнь вошел покой, даже равнодушие, что обычно бывает в преклонном возрасте. Между прочим, Панский совсем не радушен, и о москвичах вообще этого не скажешь. Он пообещал показать мне в следующий понедельник несколько фильмов, которые я хотел посмотреть до того, как начать писать статью против Шмитца, которую мне заказал «Literarische Welt». Мы пошли есть. После еды я отправился домой, потому что Райх сначала хотел поговорить с Асей один. Позднее я зашел на час и пошел потом к Бассехесу. Вечер у банковского начальника Максимилиана Шика был разочарованием в том смысле, что я остался без ужина. Днем я почти ничего не ел и совершенно изголодался. Так что я совершенно бесстыдно набросился на выпечку, которую подали к чаю. Шик из очень богатой семьи, учился в Мюнхене, Берлине и Париже и служил в русской гвардии. Теперь он с женой и ребенком живет в одной комнате, из которой, правда, с помощью перегородок и портьер сделаны три. Это, должно быть, очень хороший пример того, кого здесь называют «бывшими людьми». Он является таковым не только в социологическом отношении (как раз в этом он подходит не совсем, потому что занимает достаточно привлекательный пост). Характеристика «бывший» относится к продуктивному периоду жизни. Он писал стихи, например в «Die Zukunft»¹²⁵, и статьи в совершенно забытых в наши дни журналах. Однако он верен своим пристрастиям, и в его кабинете находится небольшая, но тщательно подобранная библиотека французских и немецких авторов XIX века. Он сказал, сколько стоили некоторые, очень ценные из этих книг, и стало ясно, что для продавца они были просто макулатурой. За чаем я попытался получить от него информацию о новой русской литературе. Мои усилия были совершенно напрасными. Его понимание не идет дальше Брюсова. При этом постоянно присутствовала маленькая, очень милая женщина, по которой было видно, что она не работает. Но книгами она тоже не интересовалась, и было кстати, что Бассехес немного занимался ею. За некоторые любезности, которые он ожидает от меня в Германии, он осыпал меня дешевыми, неинтересными детскими книгами, от части из них я не мог отказаться. Лишь одну я взял с удовольствием, она, правда, ценности тоже не представляет, но довольно красива. Когда мы уходили, Бассехесу удалось заманить меня обещанием показать кафе, где собираются проститутки, пройтись до Тверской. Правда, в кафе я не увидел ничего особенного, но по крайней мере поел еще холодной рыбы и крабов. В роскошных санях он довез меня до пересечения Тверской и Садовой.

21 января.

Это день смерти Ленина. Все увеселительные заведения закрыты. Но для магазинов и конторских служащих выходной перенесен, из-за «режима экономии», на следующий день, субботу, когда рабочий день и без того сокращен наполовину. Рано утром я поехал к Шику в банк и там узнал, что на субботу был намечен визит к Мускину¹²⁶, чтобы я посмотрел коллекцию детских книг. Я поменял деньги и поехал в Музей игрушки.