Московский Джокер

Вместе с матерью она, разумеется, всю ночь не сомкнула глаз и теперь находилась в перевозбужденно-притупленном, наркотическом состоянии.

И она до сих пор не могла полностью поверить в случившееся. В то, что муж всерьез укатил на ночную ловлю бандитов. И в то, что она не смогла удержать его от этого.

Когда же она подбежала к авто и заглянула на заднее сиденье, то убедилась, что к этим двум пунктам, в которые ей до сих пор не верилось, можно прибавить и третий: муж выполнил то, что обещал. И что казалось в тот момент диким и жалким бредом.

Она сразу поняла, кем были те громилы, невероятно изуродованные и окровавленные, которые распластались, прикованные по бокам от ее Петечки, тоже, впрочем, невероятно изуродованного и окровавленного.

А Никонов при очередном прояснении сознания увидел стоящую на лужайке Римму, которая загляделась на него с немного жалким смешанным выражением. С выражением счастья, преданности и любви.

И муж прохрипел жене, торопясь быть понятым, пока его снова не утянуло под лед ясного сознания:

– Если еще раз этот Воронов…Чтобы ноги его в нашем доме! И матери передай… будет покрывать дочь, не увидит нас… Уйдешь от нее. Вот это видела? – и он попытался показать ей свой кулак. Но сознание опять покинуло его.

«Не может быть, – думала Римма, не отходя от авто, – он не должен сейчас умереть. Он действительно любит меня, и я теперь знаю об этом».

Собрание банкиров, депутатов и спонсоров явно пробуксовывало. Основного «Слова» так все еще и не было произнесено. А деловитые, но не внушающие прочного доверия ораторы, которых время от времени выпускал на трибуну ведущий, только усугубляли общее замешательство и неуверенность.

Например, один из них сообщил, что по последним полученным вот только что данным, Нойгард покушался на самоубийство. У Рюмина – тяжелый сердечный приступ, исход которого под вопросом. Озерков не выходит на связь, что косвенно свидетельствует о растерянности в стане монархистов. Это так докладывающий закруглил. Но тертые калачи, собравшиеся в тылу у Госдумы, прекрасно понимали, что все это может косвенно свидетельствовать о чем угодно. И даже не косвенно. А так, что в любой момент могут раствориться двери и войти молодые статные ребята со стволами и примкнутыми штыками.

Другой доложил, что, как ни странно, Толмачев тоже не выходит на связь.

Тертые опять намотали на ус. Ничего себе «как ни странно». Совсем это может оказаться и не странно. Ведь генерал только показал им содержимое вагона, как вещественную гарантию под их залповое снятие со счетов наличности в европейских банках. Которое и должно было вот-вот последовать по команде «Все вдруг». Да, генерал показал им этот фантастический вагон. Но почему бы ему с такими деньгами не попытаться «кинуть» не только президента и американцев, но и такую, во всемирно-историческом масштабе, конечно же, шушеру, как местные, то есть российские господа банкиры и господа спонсируемые?

На самом же деле ситуация была еще хуже, и генерал не выходил на связь по той траги-технической причине, что люди Воронова обрубали ему одну линию за другой.

Спецсвязь, собственно, уже отвечала ему гулким эхом. А выбегать на улицу, чтобы докладывать что-то каким-то мудакам, такого, разумеется, ожидать от двухзвездочного генерала было бы невозможно.

Но этого обстоятельства не просекали даже и тертые калачи. Они только чувствовали, что деньги не любят шума, и что неразбериха, смазанность и даже противоречивость общей картины – это, по сути дела, тот же шум.

По-тихому, что значит организованно и эффективно, сделать дело, похоже, не удавалось.

Многие все-таки утешали себя тем, что в деле, и при том на первых ролях, задействован Круглый. Не может же «такой человек», как Круглый, чего-то не знать или не рассчитать?

Наконец, по залу прошел обнадеживающий слушок: прибыл верный гонец от Круглого. И значит, наконец хоть что-то узнаем из первых рук.

Около трибуны стоял стол под зеленым сукном, а около него стул. И вот какой-то коротышка с торсом мистера Бодибилдинга поставил стул на стол, а затем туда же, на зеленое сукно, поднял с пола и поставил рядом со стулом две бельевые корзины, накрытые непрозрачной целлофановой пленкой.

Затем он сам, поистине с ловкостью обезьяны, вскарабкался сначала на стол, а затем и на стул.

После чего этот человек с внешностью бандита-эксцентрика обернулся к собравшимся в зале и простер руки вверх и в стороны. Он выполнил это движение, как ныряльщик перед прыжком, стоящий на краю гибкой доски. Затем он сделал вдох, продемонстрировав удивительные возможности увеличения объема грудной клетки.

Что же дальше? А дальше он сцепил пальцы ладоней под подбородком и обратился к присутствующим: