Московский Джокер

– А это ты меня заговорил. С тобой вообще голову потеряешь. – Она притянула к себе Платона и зашептала ему на ухо: – Я же тебе говорила, папаня устарел, на дурную голову потянуло за приключениями. Но мне-то он успел шепнуть: как раз сегодня ночью и под утро – ждут большой заварухи.

– Какой еще? Зачем это Круглому? – так же на ухо, а значит, вдыхая ее аромат, прошептал Озерков.

– Ни зачем. Ни ему, ни кому еще, но они что-то крупное затеяли. А если что-то крупное идет наперекосяк, вот и начинается заварушка.

– А нам-то что?

– Нам-то бы и ничего. Вот, когда сидели бы дома, то бы и ничего. А раз ты решил за мной ухаживать и на дачу везешь, то невредно тебе и узнать, что именно это направление считается у них так называемой осью напряженности.

– То есть, это откуда всяческую подлянку можно ждать?

– Точно.

– И именно Минское шоссе?

– Оно самое. Я сама слышала, отец по телефону гудел, не разобрала только, что именно. То ли на Москву какие-то части могут тут прорываться, то ли наоборот, эти части будут загонять по садам и огородам. Рассредоточивать.

– Кажется, твой отец не по делу заехал.

– Ну? Вот видишь, и ты так думаешь. Даже тебе ясно. А этому старому буденовцу все неймется. Сгорит, старый дурак, и мы все накроемся. Ну ничего, поздняя ягодка еще тебе покажет, это он меня поздней ягодкой называет, еще ранней пташкой у меня защелкаешь.

Ресторан стоял на углу сонной неприступной глыбой. Как бы нехотя взблескивал стеклянными поверхностями в ночном, собственно говоря, уже предутреннем уличном освещении.

Катрин молча открыли и так же молча, ограничившись кивком головы, пропустили внутрь.

Она за руку вела, почти тащила Платона, и так они пересекли огромный пустынный холл и еще более огромный и так же совершенно пустой зал.

За кассами и амбразурами выдачи заказов находилась узенькая лесенка, по которой они и стали подниматься.

После того, как они преодолели три или четыре пролета, – точно Платон определить не мог ввиду смещения точки, где обитало его рацио, куда-то вбок и ближе к паху, – Катрин повела его по невзрачному, казенного вида коридорчику. Подергала несколько боковых дверей, но они были закрыты. Платон уже подумывал, не напрасно ли она все это затеяла, ведь теоретически даже дочери крупных организаторов могут иногда ошибаться. Но тут одна дверь подалась, и они вошли в темную комнату, в глубине которой кто-то охал и вздыхал.

– Эй, есть кто-нибудь? – тихонько окликнула Катрин.

Но в ответ послышались только все те же вздохи неясного происхождения. Она нашарила на стене выключатель и включила свет. Узники – а это были Петя-санитар и пришедшая к нему на свидание в ресторан медсестра Жанна – сидели в углу небольшой комнатки, связанные спина к спине и, вот что такое мода, с кляпами во рту. Катрин выдернула их сначала у Жанны, а потом у Петра.

– Что с тобой, девушка? – обратилась она опять-таки в первую очередь к Жанне.

Но первым подал голос Петр:

– Беспредел, едрена-матрена.

– Ты что, юноша? – все тем же болезным, сочувствующим тоном попыталась Катрин умиротворить избитого в лоск паренька, культурно отдыхающего после бурного вечера. – Здесь беспредела быть не может. Ты знаешь, кто это заведение держит?

– Не болтай, – поморщился Петр, ощутив стремительно наплывающую боль от многочисленных ушибов, – лучше развяжи, да и канать нужно отсюда, пока не поздно.

– Здесь все предусмотрено для культурного отдыха населения, – упрямо повторила Катрин, – а никакого беспредела быть не должно. Если хотите знать, то я, лично я, ничего подобного не допущу.

– Эй, девушка, я вижу, ты девушка с понятиями, – вступила в разговор Жанна, понимая, что дипломатия не самое сильное оружие Петра, и что эта неизвестно откуда взявшаяся парочка может так же неизвестно куда и исчезнуть. – Чего ты мужика слушаешь, Петю Петуховича? Наклонись-ка, я тебе что скажу…

Катрин наклонилась, и Жанна тут же что-то ей зашептала на ухо. Брови Катрин почти тотчас изогнулись от изумления, она присела на пол рядом с Жанной и более тесно приникла к ней, желая без помех слушать и дальше. Затем раздался ее смешок, какое-то глумливое хихиканье, и наконец она уже не выдержала и, запрокинув голову прямо на шепчущие, ищущие, щекочущие губы Жанны, рассмеялась как малое дитя, которое отец подбрасывает к потолку.

– Ну козлы, – всхлипывала как бы от восхищения Жанна, – ну у тебя, слушай, мужик и денежный. Десять тысяч баксов? И за один вечер, говоришь, на вокзале заработал? Ну я счас фазеру звякну. Счас он пару ласковых от меня получит. Ничего себе, культурный кабак. Беспредел у него гнездо вьет под носом, а он еще в новую дрянь ныряет.

– Ты бы только, девушка, – тоже как бы давясь от смеха, хотя все еще и со связанными руками, сказала Жанна, – про вокзал ничего пока папке своему не говорила. Там, – она языком почти ввинчивалась в ушную раковину Катрин, – дело темное. Дело глухарь. Нам бы самим выбраться без потерь. А те там, на вокзале, нам не по зубам.

– Ты где работаешь? – внезапно меняя тему, спросила Катрин.

– В дурдоме. А ты где, девушка? Хочешь, иди к нам.

– А у вас клево?

– Со мной – в умот.