Московский гость

Начался парад, в живых картинах представлявший историю Беловодска. Правда, авторы этой манифестации после долгих колебаний и сомнений решили все-таки обойти молчанием скользкую тему участия легендарного Волхва в зарождении города и сразу явили исторически развитую и полную блеска жизнь культурно-промышленного центра. Различаясь одеждами и всякими демонстрируемыми талантами, но единясь в тороватости, шествовали всевозможные слои древнего населения. День был знойный, и в лучшем положении оказались ремесленники, которые, изображая свой искусный труд у горнов, где им приходилось управляться с мехами и не забывать о тяге, по праву сбросили всю лишнюю одежду и остались в набедренных повязках, как это показано на картинах по тематике Вулкана и кузницы, а в иных случаях и в подозрительно современных трусах. Их искусство производило, главным образом, ковши, чаши, кубки и стаканы, которые отнюдь не пустовали в руках веселых мастеров. Далее шли купцы, потевшие в долгополых кафтанах и преувеличено роскошных шубах из театрального реквизита, они развлекали зрителей фокусами, доставая из просторных рукавов и необъятных карманов разные прелестные вещицы, которые тут же, по эфемерному прибытию в некие заморские края, выменивали у простодушных иностранцев на водку и табак. Воинская слава того периода была проиллюстрирована народным ополчением, сила духа которого не нуждалась даже в приличном вооружении и с неизменной победоносностью сокрушала гнусного вида выходцев из дикой степи в меховых шапках и с колчанами для стрел на спине. Получив внушительный отпор, вертлявые степняки отлетали прямиком к лоткам, где, выпив и, по грубому своему обычаю, утерев губы тыльной стороной ладони, замышляли новые козни против честного беловодского народа, щурились и скалились еще отвратительнее, выступая в очередной поход. Не была забыта и славная конница. Добрых, подходящих своей упитанностью к правдивому освещению исторических фактов коней не сыскали ни в сельских окрестностях Беловодска, ни даже на ипподроме, и только в цирке удалось подобрать нужных лошадок, и именно в количестве трех. Но это число вполне соответствовало исторической правде, как она выявлена в искусстве живописи, и на лошадок усадили в том же цирке обнаруженных богатырского телосложения атлетов, приклеив им бороды и облачив в шлемы и кольчуги. Сила этих витязей была столь необыкновенна и очевидна, что злоумышлявшие у лотков степняки и в пьяном кумысном своем бреду не грезили нападением на них, стало быть, богатыри только грозно восседали на спинах важно выступавших лошадей и, прикладывая ладони козырьком к глазам, бдительно озирали самые отдаленные рубежи отечества.

Несгибаемым, неподкупным противником этого неизвестно к чему приуроченного праздника был и оставался лидер беловодских левых Аристарх Гаврилович Образумилов. Непобежденной революционной величиной проплывая мимо лотков и прочих приманок буржуазного образа жизни, он теперь громко и внятно выразил возмущение той частью шествия, где содержался намек на погром, устроенный некогда, и не однажды, Москвой цветущему демократическому Беловодску. Совершенно радикальные революционеры, воодушевленные ясно высказанным поучением вождя и благодатно отягощенные умением переписывать историю по своему усмотрению, набросились на манифестантов, чтобы ненужность каких-то двусмысленных, разлагающих намеков заменить железной необходимостью вечного единения с первопрестольной, государственной слитности. Назревавшую пьяную драку предотвратило своевременное вмешательство блюстителей порядка. Но еще больший гнев сподвижников Образумилова вызвало отсутствие в шествии революционной странички, необоснованный, наглый скачок от всяких там старосветских помещиков к сталеваром и космонавтам гораздо более поздней эпохи. Они дружно закричали и засвистели, протестуя против этого перегиба, против столь откровенного затирания правды революционного террора и пролетарской диктатуры. Тотчас же самодельные, на ходу состоявшиеся халтурины, ленины, плехановы, каменевы и зиновьевы, троцкие, дзержинские выбежали из толпы зрителей и присоединились к параду. Торопясь оправдать свое участие в нем, они с уморительной суетливостью захмелевших людей пустились печатать шаг, выбрасывать руки в незабываемых жестах дальнего прицела и целеполагания, рубить и сечь невидимых врагов с внешнего и внутреннего фронта, корчить копирующие былых вождей гримаски и с гневно пенящейся злободневностью грозить нынешним высоко вскинутыми кулаками. Идя в этом строю, они долго говорили между собой о необходимости очередного восстания обездоленных трудящихся масс и на подходе к площади, разгорячившись окончательно, взбаламученными своими умами сочли его свершившимся.