Московский гость

Антон Петрович Мягкотелов, который шел в «Гладкое брюхо» к раннему в этот день началу своей артистической службы, остановился поглазеть на все эти забавы. Вместе с Радегастом Славеновичем на площадь вышли некоторые его сотрудники, и среди них Кики Морова. Завидев ее, Антон Петрович вдруг совершенно потерял голову, и не удивительно, поскольку волшебная девушка была нынче чудо как хороша. Она надела платье, красоту которого описать невозможно, ее украшали драгоценности, исходившие нездешним сиянием, и многие любовались ею словно музейным экспонатом. Но у Антона Петровича была уже весьма основательно сложившаяся привычка любоваться Кики Моровой при каждом удобном и не слишком удобном случае, наслаждаться ее присутствием, он восхищался, конечно же, не ее нарядом и украшениями, а ее женской сутью, беспримерной красотой ее форм и загадкой смуглого лица, он любил ее. В голову больно, огненно ударила мысль, что далека и безвозвратна та его жизнь, когда он не знал Кики Моровой или она представляла собой нечто злое и сомнительное в его глазах, а впереди невозможность продолжать существование без нее, без ее согласия снизойти к его маленькой сумасшедшей страсти.

И вот, пока окружившее градоначальника народонаселение со слезами благодарности на глазах желало ему долгих лет жизни и правления, Антон Петрович подобрался поближе, чтобы лучше видеть избранницу своего сердца, и стал стонать, пускать слюни и шмыгать носом. Он издавал какие-то жалобные всхлипывания и вот-вот должен был заорать, как тоскующий, до злобы охваченный любовной лихорадкой кот. Но никого не удивляло его поведение, ведь многие голосили и плакали от близости мэра, просто оттого, что могут, протянув руку, потрогать облеченного великой властью человека. Если уж кто и удивлялся внезапно обуявшей Антона Петровича сопливости, так это он сам, но, разумеется, лишь краешком сознания, не вступившим еще в общий мрак, куда он ухнул с ходу, без подготовки, с головой. Он удивлялся, но не осуждал себя. Голубой Карлик и раньше подозревал, что влюблен в Кики Морову, доставившую ему, кстати сказать, больше хлопот и несчастий, чем радости, он только не догадывался и не сознавал, что любит ее до такой степени, т. е. что это вообще возможно — так любить. Бог ты мой! неужели можно до такой степени потерять голову, что ты стоишь у всех на виду, сопливишься и плачешь, стонешь в голос и простираешь руки к предмету своей страсти и вожделения?!

Вдруг рядом мелькнул Петя Чур, и влюбленный артист успел схватить его за рукав пиджака.

— Петя, как хорошо, что я встретил вас! — воскликнул он. — Помогите мне! Я совсем потерял голову… я так люблю ее, что теряю расудок…

— Ну-ну, дорогой, — Петя Чур поблажливо усмехнулся, — возьми себя в руки, не расслабляйся. И чего сопли распустил? Мужайся, парень!

— Может быть, вы даже понимаете, о ком я говорю, догадываетесь… Ах, черт! Я сам не свой… И мне необходима хоть какая-то ясность в этом вопросе… Я о ней, Петя…

— Я понимаю и знаю, — важно кивнул чиновник, — и не могу не одобрить твой выбор, Антоша. У тебя отменный вкус.

— Вы поможете мне? Я ведь не прошу многого, мне бы только немного побыть с ней, почувствовать, что она замечает меня, задерживает на мне взгляд…

— Это можно устроить. Ты в «Гладкое брюхо»? Я приведу ее туда. И мы здорово повеселимся.

— Благодарю вас, Петя! Вы сделали меня счастливым… Но не думайте, что я совсем бессилен и совсем сбрендил, что я мозгляк, над которым ей останется лишь посмеяться… я, конечно, готов преклоняться, я преклоню перед ней колени, исполню любую ее прихоть, потому что я уже потерял рассудок, но вообще-то я ради нее горы сверну, реки заставлю…

— Вот! вот! — Петя Чур, серьезно торжествуя, поднял палец. — Наконец-то ты заговорил как настоящий мужчина. Я ждал этого. Я не сомневался в тебе, верил в тебя, Антоша. И ты заслужил…

В руке Пети Чура возникла отлично знакомая артисту печать.

— О нет! — вскричал Антон Петрович. — Сейчас это не нужно и напрочь бессмысленно, это уже ни к чему, Петя! Я перешагнул черту, но не в том смысле… я достиг благороднейшего безумия любви, и больше мне ничего не надо!