Московский инквизитор

— Во-первых, Лев Иванович, да кто их смотрит-то? — встрял Степан. — А во-вторых, там висят еще и фотографии пропавших людей, а это не самое плохое соседство. Если сравнивать с первым, конечно.

— Сынок, — тихо сказал Алексей Юрьевич, и Степан тут же заткнулся, приняв самый скромный вид, а Попов обратился к Гурову: — Лев Иванович, — так же тихо и медленно продолжил он, — вас, может быть, смешат все эти предосторожности и раздражают связанные с ними неудобства, но если мои умозаключения верны, то в деле Егорова ремонт дорог — это верхушка айсберга. Разработанная им схема распространена практически по всей области и действует уже давно, но доказательств причастности Егорова к этому у нас нет. Пока нет, — подчеркнул он. — Размеры хищений колоссальны. По самым минимальным подсчетам речь идет о десятках миллиардов долларов, хотя на самом деле сумма может быть намного больше. И замешаны в этом такие люди, что без серьезных доказательств к ним даже близко подходить не стоит, а вот заподозри они к своим персонам хоть какой-то интерес, не остановятся ни перед чем, вплоть до физического устранения. За вменяемые ему преступления Егорова сейчас нельзя взять под стражу — они же экономические, а у нас теперь либеральные законы. К тому же с такими адвокатами, как у него, его выпустят под залог. Но вот если удастся доказать причастность Егорова к чисто уголовным преступлениям и на основании этого арестовать его, то остальные фигуранты этого дела, узнав об этом, в большей или меньшей степени запаникуют, вот тогда их и можно будет накрыть частой сетью. Теперь вы понимаете, почему мы вынуждены работать в таких условиях? Я верю Степану и верю вам, а вот всех остальных нам придется использовать втемную для разовых, не связанных друг с другом поручений. Такая цель для вас оправдывает средства?

— Да, Алексей Юрьевич, — покаянно сказал Гуров. — Извините, но я даже не предполагал, что это все настолько серьезно. Я готов работать по предложенной вами схеме и прошу прощения, если чем-то кого-то обидел.

Знающие Гурова люди в обморок бы попадали, услышав от него подобное, но таковых здесь не было, а присутствующие это восприняли как само собой разумеющееся. Выйдя из квартиры, Лев поехал к Любимову, который встретил его настороженным взглядом — он же сказал Гурову, что деньги может принять и секретарь, а если Лев приехал лично, значит, что-то изменилось.

— Михаил Яковлевич, вы уже подали жалобу прокурору? — спросил Гуров.

— Еще нет, как раз собирался ехать, а что?

— Не надо этого делать, — попросил Лев.

— Пока или совсем? — уточнил Любимов. — Надеюсь, вы знаете, что срок подачи жалоб не безвременный?

— Знаю, конечно, но обстоятельства сложились таким образом, что шумиха, поднятая вокруг этого дела, может только повредить, и чем скорее она утихнет, тем лучше. Я не буду вам ничего объяснять, просто поверьте мне на слово, что больше ничего предпринимать не надо.

— И не надо мне ничего объяснять, — усмехнулся Любимов. — И так понятно, что в бой на вашей стороне вступила некая неучтенная третья сила, я прав?

— Михаил Яковлевич, я очень благодарен вам за все, что вы сделали для меня и Марии, но на данном этапе я считаю наши отношения законченными, — не отвечая на вопрос, сказал Гуров. — А вашу работу я сейчас оплачу. Всего доброго.

Гуров вышел, сопровождаемый задумчивым взглядом адвоката, оставил деньги секретарю, получил квитанцию и направился в клинику. Зная взбалмошный характер Марии, он не сомневался, что она попытается устроить скандал, но это его волновало мало — его голова была уже занята предстоящей работой. Толпы журналистов возле клиники уже не было — наверное, где-то что-то случилось, и они бросились туда в погоне за горячим материалом. Одно слово — падальщики. Едва услышав голос Гурова, Саша тут же открыл дверь, и Лев, войдя и кивая на дверь в комнату Маши, спросил:

— Как?

— Да нормально. От передачи Турина была в полном восторге.

— Еще бы! Такой пиар! — хмыкнул Лев, направляясь к жене, а Вилков — за ним. — Маша, тебя сегодня перевезут в Кремлевку, — сказал он ей.

О том, что на самом деле они с Сашей будут вывезены за границу, он решил пока не говорить.

— Зачем? — удивилась она. — Мне и здесь хорошо.

— Туда не смогут проникнуть журналисты и выяснить, что твоя болезнь фикция, а то сюда, как мне сказал Саша, они неоднократно пытались попасть.

— Никуда я не поеду! — капризно заявила Мария.

— Ты хочешь обратно в ИВС? Тебе там так понравилось? — поинтересовался Гуров.

— Мне там не понравилось, но и в Кремлевку не хочу! — решительно заявила она. — У меня с собой ничего нет: ни приличных вещей, ни косметики! Как я там буду выглядеть на фоне остальных женщин?

— Ты думаешь, они туда ложатся для того, чтобы похвалиться друг перед другом туалетами и драгоценностями? — поинтересовался Лев, поняв, что о вывозе за границу ей ни в коем случае говорить нельзя — тут она такую истерику закатит, что сорвет всю операцию к чертовой матери.

— Но все равно я должна выглядеть достойно! — настаивала Мария. — Не в этом же провонявшем тюрьмой спортивном костюме мне там ходить?