Московский клуб

Стоун, позволив себе слегка расслабиться, улыбнулся. Эх, старушка Паула все такая же грубиянка. В колледже она была прямой, бескомпромиссной и зачастую довольно обидно язвила. В юности она была совершенно бесполой. Теперь она сильно изменилась, но осталась такой же прямолинейной. Двенадцать лет назад это была толстушка с пухлыми щеками, карими глазами и длинными каштановыми волосами. Теперь она была намного худее, волосы были коротко подстрижены и мягко лежали вокруг лица. Она превратилась в привлекательную и очень сексуальную женщину.

— Слушай, Паула, а тебе нравится твоя работа?

— Да, Стоун, мне она нравится. Мне очень нравится зарабатывать двадцатую часть того, что имеют мои друзья, занимающиеся частной практикой, — ответила она. Но тут же смягчилась и продолжила: — Но я действительно люблю ее. Очень.

— Ты, наверное, много работаешь.

— Да уж, черт побери. Иногда просто мозгами можно двинуться. Едва успеваю опрашивать свидетелей. У прокурора штата несколько помощников. А что мы можем? Обвинение? Черта с два! Если ты точно знаешь, что мерзавец виновен, но доказательств недостаточно — все, забудь об этом. Можешь быть свободен.

Чарли слушал ее с улыбкой. Он понимал, что она старается отвлечь его от печальных мыслей.

— А кроме того, это место… где я работаю… сильно смахивает на концлагерь. Точно. Огромное и ужасное здание криминального суда на 29-й улице. Металлодетекторы, охранники с оружием, направленным на тебя с вышек.

— Мило. Но ты же не идешь против совести, Паула? Ты приносишь пользу. Я имею в виду, ты же не защищаешь корпорации, сбрасывающие отходы в реки?

Паула преувеличенно печально вздохнула.

— Приходится иногда. Ты же знаешь меня, я вечно лезу на рожон. Не так давно я взялась за одно дело. Вопреки совету судьи, вопреки всем. Мой босс советовал мне отступиться. Деревня Патрицио, штат Иллинойс. Изнасилование. Местный судья обвинялся в изнасиловании тринадцатилетней девочки. И, черт побери, он действительно сделал это, Чарли. Я точно знаю. Но у чертова судьи масса друзей-«шишек». И все эти большие люди свидетельствовали в его пользу, включая мэра и даже епископа. Шеф советовал мне подвести дело под какое-то более мягкое обвинение… под оскорбление действием, например. Чтобы избежать безнадежного процесса. Он считал, что у нас не слишком сильные доказательства, что присяжные не примут их. И я так и сделала. Понимаешь? Я сделала все, чтобы только упрятать этого мерзавца за решетку. Я сказала присяжным, что они должны дать мне теперь то, что я прошу.

— И?

— И я проиграла.

— Мне очень жаль…

— Да, мне тоже. — Паула вновь наполнила стаканы. — Слушай, а как там Шарлотта? Она, кажется, сделала неплохую карьеру? Телевизор нельзя включить, не увидев ее репортажа.

— Да, это так.

— И вы… Не знаю, как сказать, но, когда я разговаривала с ней год назад, она…

— Мы живем врозь, Паула. Но мы все еще женаты, я надеюсь.

— Я рада это слышать, — сказала она, хотя и не очень убедительным тоном. — Кто бы мог подумать, что она окажется таким молодцом… Ты знаешь, о чем я. — Она медленно покачала головой.

— Да, она действительно молодец.

В ее комплиментах Шарлотте была какая-то двусмысленность. Неужели они все еще были соперницами?

По мере того, как виски разливалось по пустому желудку Стоуна, он находил Паулу все привлекательней и привлекательней. И он подозревал, что она чувствует то же самое по отношению к нему. Вполне возможно, он всегда нравился ей.

— А знаешь, — сказала она, делая большой глоток виски, — когда вы в колледже занимались любовью, я ведь очень часто все слышала.

Она глядела на него вызывающе. Их лица разделяло лишь несколько дюймов. Не было ни малейшего сомнения, о чем она думала. Он приблизил свои губы к ее, она сделала то же. Они поцеловались. Минуту спустя она оторвалась от него и провела рукой по его голове.

— Мне всегда нравились твои кудри, — прошептала она.

— Я, кажется, начинаю их терять, — хрипло отозвался он. — Послушай, Паула… — Его ноздри улавливали аромат ее духов, что-то мускусно-коричное. Она скинула пиджак. Он видел ее большую грудь сквозь тонкую шелковую блузку. Соски торчали. Ему безумно захотелось увидеть ее голой. Это желание смутило его.

— Паула, мы не должны этого делать.

— Думаешь, Шарлотта живет там как монахиня? — прошептала Паула в самое ухо Чарли. Ее рука уже лежала на его возбужденном члене. В какой-то момент Чарли чуть не свалился со стула.

Он ничего не говорил, чувствуя вину и нерешительность, но, возвращая ей поцелуй, засунул язык глубоко ей в рот, ощущая его мягкость и тепло.

— Эй, Чарли, а я очень рада, что ты появился, — прошептала девушка. И они встали и пошли в другую комнату.

Подойдя к кровати, она расстегнула его ремень и опустила все еще холодную руку ему в трусы, на член. Он стоял, не дыша, и слышал ее тяжелое дыхание. Расстегнув ее блузку, он любовался ее возбужденными сосками, большими коричневыми дисками. Он прикоснулся к ним губами, чувствуя одновременно вину и огромное удовольствие, какого он уже давно не ощущал.

Вашингтон