Московский миф

Петербургская эра – время компромисса. Одни качества в обществе постепенно нарастали, другие ослабевали. Но процесс шел весьма медленно, с уходами в сторону, а то и движением вспять. Не оборвись он, как знать, быть может, на очередной стадии компромисса очередное причудливое сочетание старого и нового оказалось бы жизнеспособным…

Советское время компромиссов не любило, в очах его блистал огонь непримиримости. «Кто не с нами – тот против нас!»

Постепенные, количественные изменения сменились бешеным революционным скачком. Ради него пришлось истребить или изгнать всю старую политическую элиту, почти всю церковную и бо́льшую часть культурной.

Результат оказался у́же, проще, площе чрезвычайно сложного культурного организма Российской империи; качества, присущие петербургской поре, предстали в концентрированном, а вернее, гипертрофированном виде. Европы стало так много, что вышла пере-Европа, от которой Европа настоящая в ужасе отвернулась, как от карикатуры на самое себя.

Соответственно Империя советская, словно гротескная, какая-то мутантная форма жизни и просуществовала в три раза меньше Империи петербургской.

На заре советской жизни Георгий Федотов сформулировал гениальное предвидение: «Чем же может быть теперь Петербург для России? Не все его дворцы опустели, не везде потухла жизнь. Многие из этих дворцов до чердаков набиты книгами, картинами, статуями. Весь воздух здесь до такой степени надышан испарениями человеческой мысли и творчества, что эта атмосфера не рассеется целые десятилетия… Город культурных скитов и монастырей, подобно Афинам времени Прокла, – Петербург останется надолго обителью русской мысли». Так и было при начале советского времени. Но постепенно многое из культурных достижений прошлого рассеивалось, расточалось, таяло.

Ни теплое золото «Третьего Рима», ни холодновато мерцающее серебро «Северной Пальмиры» не годятся быть символами советской эпохи. Москва оказалась удобнее для столичного первенства, но древний дух ее столь же неродной для СССР, как и ампирный дух Петербурга. Советский век – стальной. Ему и символ подходит соответствующий: то ли Магнитка, то ли колымская колючая проволока.

О Петербурге много говорят как о «культурной столице» России. Смысл, вкладываемый в это словосочетание, связан опять-таки с изначальным предназначением города. Да, из него, как из колодца, Россия насыщалась Европой. И пока Европы в Петербурге было больше, чем где бы то ни было, пока Россия, отыскивая европейскую этику и эстетику, европейское право и европейскую ученость, смотрела на детище Петра как на кафедру, с которой умудренный профессор читал курс евро-поведения, он мог безо всяких оговорок рассматриваться как «культурная столица».

Но в наши-то дни…

Где у нас нынче не Европа? Что ни город-миллионник, что ни областной центр, то всё – Европа. Скорее, правда, советская пере-Европа обернулась позднее недо-Европой, Европёшкой, искривленной, обнищалой и покосившейся, но образец всюду проступает, образец всюду легко узнаваем: что на Белом море, что на Каспийском, что на Урале… Везде – Европа. И больше всего ее в Москве. В Москве ее так много, что Великий город уже стонет от перегруженности Европой. Бизнес-центры, казино, супермаркеты – словно каменные волны со стеклопластиковой пеной, со всех сторон накатывающие на острова монастырей, старинных особняков и тихих парков…

Европа превратилась в сочетание большого бизнеса с великими воспоминаниями. Большой бизнес выбрал для себя новый форпост в России – Москву. Ему тут удобнее: ближе к власти, а значит, к деньгам. Ближе к транспортному сердцу страны. Ближе к величайшим банкам России. Какую особенную роль может играть герр Питер для европейского бизнеса? Да никакой. Просто еще один крупный провинциальный город в стране рискованных инвестиций.

А европейские воспоминания касаются прежде всего тех стран, где они дремлют под спудом нынешней суеты. Чтобы ощутить их, надобно ехать в настоящую Европу и ходить по музеям, мостам, бульварам, готическим кварталам, барочным дворцам и ренессансным замкам. Петербург с этой точки зрения – огромный прекрасный музей русской мечты о Европе, живой памятник долгому процессу, в ходе которого Россия сливалась-сливалась с Европой, да так до конца и не слилась. Петербург, таким образом, перенаселен Европой старой, Европой мертвой, там очень большое поголовье призраков и очень много творчески одаренных людей, с трудом находящих для себя применение. Этот город ныне – великое воспоминание. Прекрасная дымка ампира, сочащаяся из створок сырой, холодной, неуютной раковины…

Но как «пятно Европы» на карте России Петербург ничем, кроме обилия памятных мест, от других «пятен» не отличается.

«Культурной столицей» он больше не является, поскольку статус города-воспоминания слишком незначителен, чтобы на этой основе СПб. мог венчать себя малой шапкой Мономаха. Петербург – самый большой провинциальный город России, располагающий мощным интеллектуальным потенциалом и богатейшей коллекцией музеев. Ничего сверх названного.