Московский полет

Я представляю читателю полную свободу для фантазий на тему, что именно происходило в этом легендарном Доме творчества с 1936 по 1967 год, то есть до того, как я попал туда впервые. С 1967 по 1978-й я жил там регулярно по нескольку месяцев в году и, попав на Запад, все собирался написать книгу о советских кинозвездах, которые были моими соседями, партнерами по бильярду и собутыльниками в шумных и тихих ночных выпивках. В доносах, которые приходили потом в правление Союза кинематографистов, милицию и райком партии, эти вечеринки почему-то назывались «оргиями». Но с годами и эта книга-блондинка ушла от меня в зыбкую ретроспективу прошлого, оставив в памяти только несколько эпизодов, не имеющих к оргиям никакого отношения и тем не менее сияющих, как «живые картинки» в «волшебном фонаре» моего отца.

Представьте себе теплый июльский день, чистый лесной подмосковный воздух, старый, запущенный парк с узкими дорожками и небольшой, на три комнатки и веранду, коттедж на берегу узкой Клязьмы. На залитой закатным солнцем веранде сидит на корточках молодой советский кинорежиссер Вадим Плоткин и, громко ругаясь матом, кормит крохотных птенцов-воронят. Две недели назад, после сильной летней грозы, я услышал за окном своего коттеджа вороний крик – и не просто громкий, а истошный, надрывный. Я вышел из коттеджа и увидел, что по высокой мокрой траве медленно крадется к старому дубу матерый кот Василий, проживающий в столовой Дома творчества. А на кота, прямо ему на голову, с дикими криками пикируют две вороны, тут же взлетают, возвращаются и пикируют снова. Но кот словно не видит и не слышит. Плавно передвигая бесшумными лапами и вытянув вперед свою тигриную голову, он целенаправленно идет по росистой траве.

«Птенцы!» – понял я и поспешил наперерез Василию.

Он увидел меня и сел, делая вид, что ничего плохого не имел в виду. Я прошел вперед и увидел в траве воронье гнездо, которое ветер сорвал с высокого старого дуба. Рядом с гнездом лежали два крохотных вороненка, разметав по земле свои бессильные крылышки. Я нагнулся, взял их на руки и… Господи, что тут началось! Взрослые вороны, которые только что спасли своих детей от кота, ринулись на меня. Они подлетали прямо к моему лицу, широко распахивали клювы и орали свои вороньи проклятия. А когда я понес спасенных воронят в коттедж, они стали пикировать мне на голову, роняя в меня маленькие бомбочки сухих веток и еловых шишек.

Я разозлился.

– Нате! Возьмите! – сказал я и протянул им воронят.

Но они, конечно, не могли поднять воронят на своих крыльях, а птенцы были еще слишком малы, чтобы летать. Да что там летать! Оказалось, что они и клевать-то сами не могут! Я поселил их на веранде коттеджа, положил перед ними одно блюдце с водой и другое – с накрошенным хлебом и мелкими кусочками котлеты, но они, два черненьких, как угли, комочка, тупо сидели в углу и бессмысленно пялились на мир своими крохотными бусинками глаз. Так прошел день и два – мои воронята не притронулись к еде. А их отчаянные родители дежурили на деревьях возле моего коттеджа и, стоило мне выйти из него, атаковали меня с истошными криками и очередным шквалом шишек и сухих сучков.

На третий день я понял, что, если не накормлю воронят силком, они сдохнут. Я присел перед ними на корточки, двумя пальцами взял в щепоть кусочек хлеба, а третьим, указательным, стал бить одного из них по клюву, приговаривая:

– Открой клюв, негодяй! Открой, твою мать!

Через какое-то время этот крохотный вороненок все-таки разозлился и открыл клюв, чтобы тяпнуть меня за палец. И в тот же миг я просунул хлеб в красное и узкое, как наперсток, горло.

Так я научился кормить воронят. Я бил их пальцем по клювам, громко ругал русским матом и опускал в их красные глотки кусочки хлеба, котлет, сыра.

И в тот теплый июльский день я был как раз в самом разгаре этой «творческой» работы, когда услышал у себя за спиной Анин смех:

– Собака! Тебе не стыдно бить животных?

Я оглянулся.

Аня стояла в двери веранды, слизывала языком шоколад с «эскимо», а закатное солнце пронизывало ее льняные волосы и легкое, короткое платье. Это были Куинджи, Коро, Мане, Дега… Только им была подвластна эта картина, полная солнца, лесной тишины, неги и трепета.

– Заткнись, – сказал я Ане через плечо. – Лучше дай кусочек шоколада для вороненка.

Она отломила от мороженого пластинку шоколада и протянула мне. Я разломил пластинку на два маленьких, как ноготь, кусочка и опустил шоколад в глотки моих уже чуть подросших воронят. И в тот же миг – буквально! – они оба уронили головы и уснули.

– Негодяйка, ты отравила моих воронят! – закричал я и поцеловал Аню в холодные и сладкие от мороженого губы.

Нужно ли объяснять, почему в ту ночь я забыл закрыть наружную дверь коттеджа?

И нужно ли говорить, что мы с Аней уснули только под утро, перед рассветом?

Но буквально через полчаса нас разбудил крик за окном:

– Кар-р-р!

Я не хотел открывать глаза, но крик повторился – требовательный и громкий:

– Кар-р-р!!!

Я отвернулся к стенке, а Аня поднялась с кровати и выглянула в окно.

– Кар-р-р!!! – сказали там в третий раз.