Московский полет

Ее фамилия была Гальперина, и она была единственным в Бостоне врачом-психиатром, который говорил по-русски. Честно говоря, я ехал к ней даже с каким-то душевным подъемом. Я даже забыл о своих первых двух визитах к гипнотизерам и снова верил в то, что могу купить себе чудо. Пусть каждый визит к врачу стоит сто пятьдесят долларов, но разве вы не заплатите и полторы тысячи за семейное счастье? Я ехал к ней, заранее представляя себе большой и роскошный, как в телевизионных soup opera, кабинет дорогого врача-психиатра – с тихой приятной музыкой, с цветами и даже с пальмами в больших вазах. Спокойная и внимательная женщина с веселыми материнскими глазами наклонится ко мне и скажет нечто такое, что разом перенесет мою жизнь с теневой стороны на солнечную и я обрету наконец мир и покой в своем доме.

Гальперина оказалась маленькой толстой жабой с холодными глазами. А ее кабинет на Бэкон-стрит – крохотной, как тюремная камера, щелью в доме, на котором висела вывеска «Office space available». В этой свежевыбеленной бетонной щели помещались только письменный стол и два стула – точно как в кабинете какого-нибудь провинциального советского следователя 30-х годов, только без портрета Сталина или Дзержинского на стене.

Сидя на стуле, на высокой добавочной подушечке, и упершись в стол толстыми дряблыми локтями, Гальперина молча рассматривала каждого посетителя неподвижным взглядом, словно очередную муху, которую предстояло заглотить.

«Господи, – подумал я, – и вот перед этой жабой я должен сейчас совершить стриптиз? Должен рассказать, какой я деспот в семье, как я живу с женой, как по ночам меня терзает кошка величиной с пантеру и как я дошел до того, что стал биться головой о стены?»

Но почему – ей? Ведь она даже не мой читатель, она не прочла ни одной моей книги – врачам, как и адвокатам, некогда читать книги: каждый час, который они не спят, приносит им сто пятьдесят долларов.

Но я преодолел в себе синдром жертвы и сказал:

– Я хочу сохранить свою семью. Поэтому сначала я расскажу вам о претензиях моей жены ко мне. Чтобы вы знали обе стороны медали. Моя жена считает, что я псих и алкоголик. Что я не уделяю ей внимания, не развлекаю ее и не помогаю ей состояться как творческой личности. В России она была известной актрисой, но в Америке нет русских театров, а она не хочет менять профессию. А когда я говорю, что для ее же спасения ей нужно хоть где-то работать, она отвечает: но ты же не стал страховым агентом. Так как же спасти семью?! Если вы скажете, что я шизофреник, я готов пройти любой курс лечения, потому что я не могу уйти от дочки, которую назвал в честь своей матери!

И я еще долго рассказывал ей про свою семейную жизнь и про то, как вчера с разбегу стукнулся головой о стену. А нормальному человеку, как я понимаю, такое делать несвойственно.

– Это верно, – сказала Гальперина. – Но вы не шизофреник. Просто ваша жена ревнует вас к вашим успехам. Там, в России, она была известной актрисой, а здесь? Но никто из нас не умеет винить себя в поражении, мы всегда считаем себя чьими-то жертвами. Она у вас – жертва эмиграции, а вы – ее жертва, потому что больше ей не на ком отыграться. Пришлите ее ко мне, я поговорю с ней.

Но Лиза к ней, конечно, не поехала. Это было ниже ее достоинства.

Семейное счастье, которое я хотел купить за сто пятьдесят долларов, не состоялось.

Теперь в хвосте советского самолета «Ил-52» американская журналистка Дайана Тростер разлила по бумажным стаканчикам бренди из тонкой металлической фляжки Роберта Макгроу и сказала мне:

– Теперь отвечаю на ваш вопрос. Я замужем шестнадцать лет. И скажу вам откровенно: я понятия не имею, что такое семейное счастье и есть ли оно вообще. Но я знаю одну притчу. Жили-были два дикобраза – он и она. Они полюбили друг друга и летом сыграли свадьбу. Но пришла зима, все накрыло снегом, подули морозные ветры. И они решили согреть друг друга собственным телом. Но чем больше они прижимались друг к другу, тем сильней и глубже они ранили друг друга своими иголками. Так вот, говорят, что семейное счастье зависит от того, насколько правильно муж и жена выбирают дистанцию между собой. Хочешь еще бренди?

25

«УХОДЯ ИЗ КВАРТИРЫ, ВЫКЛЮЧАЙТЕ ЭЛЕКТРОПРИБОРЫ ИЗ ЭЛЕКТРОСЕТИ» – гигантские буквы этого транспаранта открывали панораму Ленинграда при въезде в город со стороны аэропорта.

Сидя в автобусе, я переводил соседям вывески ленинградских магазинов и плакаты «КПСС – партия мира!» и «Перестройка и гласность – путь к социализму!». Стометровый транспарант «ВЫКЛЮЧАЙТЕ ЭЛЕКТРОПРИБОРЫ» американцы не поняли, пришлось долго объяснять, что в СССР даже выключенные телевизоры часто взрываются. Старушка Огилви старательно пыталась выговаривать за мной эти странные русские слова: «Продмаг», «Прием посуды», «Соцстрах» и «Ленинград – город-герой». А потом вдруг вытащила из сумочки какую-то брошюру и сказала: