Московский полет

Я вспомнил, что в целях борьбы с алкоголизмом Горбачев не только запретил продавать водку утром, но и втрое повысил цены на все спиртное. Я вытащил из кармана тонкую пачку крохотных, как monopoly money, советских денег, которые несколько часов назад получил в гостинице в обмен на двадцать долларов, и протянул мужику синюю пятерку. Конечно, я мог дать ему и десятку, но я уже перевел свои мозги на путь его мышления и не хотел выглядеть в его глазах полным идиотом.

Его глаза впились в эти две бумажки – пятерку и желтый рубль, и жуткая работа мысли отразилась на его гладком доселе челе: ему показалось диким, что я открыто вытащил из кармана пачку денег и даю ему аж шесть рублей! Но не взять деньги он не мог, ведь шесть рублей – это почти бутылка водки! К тому же вся очередь алкашей разом двинулась к нам, держа мои деньги в скрещении своих голодных взглядов.

Мужик выхватил у меня деньги, сунул их в карман вспученных на коленях брюк и гордо, как Наполеон перед битвой, встретил надвинувшуюся толпу:

– Отвали, шакалы! Этот мой кореш!

Они остановились, и только тут я понял, на кого он похож – на того безногого инвалида, которого рисовал в Нью-Йорке Максим!

– Иди за мной! – приказал мне мужик и, словно прикрывая меня от стаи волков, прошел со мной плечом к плечу мимо очереди. Затем свернул в какую-то подворотню, увлекая меня за собой все дальше – во двор, в какой-то подъезд.

В подъезде было полутемно, грязно и пахло мочой. Стены были исцарапаны похабными надписями, дверцы почтовых ящиков разбиты. Я насторожился, жалея, что ввязался в эту историю. Потому что тут меня могли пырнуть ножом, стукнуть по голове или просто ограбить – без всякого КГБ. Но мой «кореш» уже тянул меня за руку наверх, и мне пришлось подчиниться. Мы взбежали на площадку второго этажа, он остановился перед какой-то обшарпанной дверью, сунул руку в свой бездонный карман, пошарил там и выгреб мои шесть рублей и кучу мелочи. После этого уверенно нажал кнопку звонка.

Я взглянул на часы – было пять утра по московскому времени.

Шаркающие шаги прозвучали за дверью, потом женский старческий голос:

– Кто?

– Это я. Чумной!

– Чего тебе?

– Пузырь! – сказал мой «кореш», нетерпеливо переступив с ноги на ногу.

Дверь приоткрылась ровно на ширину ладони, в просвете были видны не одна, а три – на разных уровнях – цепочки. Чумной протянул туда кулак со всеми деньгами. Я удивился: в мое время «пузырь» стоил всего 1 рубль 60 копеек, а он отдает больше шести рублей. Тем временем дверь закрылась, за ней послышалось бренчанье мелочи, потом голос:

– Еще сорок копеек…

– Еще сорок копеек! Быстро! – лихорадочно сказал мне Чумной.

Я порылся в карманах. У меня не было советской мелочи, а было только два квотера.

– Сойдет! – сказал Чумной, выхватил из моей ладони квотеры, сунул их в дверную щель и приказал: – Два стакана и закусить на валюту.

В ответ, через ту же щель в двери, он получил неполную поллитровую бутылку, заткнутую тряпичной пробкой, два граненых стакана и мокрый соленый огурец. Внизу гулко клацнула парадная дверь.

– Шакалы идут! Быстрей! – Чумной опять схватил меня за рукав и потянул вверх по лестнице.

Перепрыгивая через две ступеньки, мы взбежали на шестой этаж. Снизу были слышны шаги нескольких человек.

– Подсади! – торопливым шепотом приказал мне Чумной и взглядом показал наверх, к люку на чердак.

– Нет, я первый! – сказал я, поняв, что он может сбежать через чердак, а меня оставить. Он хмыкнул:

– Башка варит! Давай! – и пригнулся, подставив мне спину. Я взлез на него, дотянулся до крышки люка, сдвинул ее и, напрягшись, подтянулся вверх.

– Быстрей! Руку! – приказал он снизу, сунул бутылку, огурец и два стакана в свои бездонные карманы и протянул мне вверх свои руки. Снизу все ближе громыхали шаги алкашей. Лежа в какой-то чердачной пыли, я потянул своего «кореша» в люк. Он прошаркал ногами по стене, потом влез в люк, тут же сдвинул крышку обратно и заложил ее толстой доской, подсунув эту доску под вбитые по бокам стальные скобы.

– Видал? Моя работа! – гордо показал он на эти скобы и сказал удовлетворенно: – Все! X… им, шакалам! Пошли! – и уверенно повел по темному и пыльному чердаку куда-то вглубь, где открыл дощатую дверцу – выход на крышу.

Стая сонных голубей шумно и неохотно взлетела из-под этой дверцы, оставив перед нами на шифере пятна жидкого помета.

– Б…! Стрелять эту «птицу мира»! – сказал Чумной, перешагивая через помет. – Не свалишься?

– Постараюсь… – я осторожно шел за ним, стараясь не поскользнуться на покатой и влажной от утренней росы шиферной крыше. Коротко глянув вперед, я увидел, куда он меня ведет – к крохотной площадке с двумя дюжинами телеантенн, похожих на вздыбленные половые щетки. Неужели они до сих пор не имеют общих антенн? – подумал я.

А мой «кореш» уже уселся на этой площадке, вытащил из карманов нашу бутыль, два стакана и огурец.

– Первую без закуси! – сказал он.

Я кивнул.