Московский полет

– Вы иностранец? Имейте в виду: у нас вся курятина и все яйца заражены вирусом. Поэтому никто кур не покупает, а яйца можно есть, только если варить их не меньше 20 минут.

– Но тогда ими лучше играть в гольф.

– Это уже ваше дело!»

«Пушкинская площадь. Вчера, проезжая тут с Витей Мережко, я купил программу анархо-синдикалистов и другие издания. Здесь гудела толпа. Но сейчас людей поменьше. Может, потому, что еще утро. На телефонной будке – обрывки сорванных листовок. А вот какая-то группа людей, человек десять, сейчас подойду…

Голоса:

– Я за депутатов болею, но они уже все за продуктовые наборы продались!

– Я вчера был на премьере политического кабаре. Так, как Карцев копирует Горбачева, – это надо посмотреть! Вот это надо посмотреть! Это бесподобно!

– Молитесь Богу, товарищи! Молитесь, хоть вы и атеисты!

– Да брось ты со своим Богом! Все перемелется…

– Нет, вы молитесь, чтобы Бог вас там принял, после смерти, чтобы царские врата перед вами открыл. На земле, кроме кислотных дождей, вы уже ничего не дождетесь…

Вдруг издали – отчаянно-громкий женский крик:

– Подходят! К ребятам! Бьют их! Подрабиннека бедного – уже не один раз! Ну за шо бить?! Ну если даже он газеты продает, зачем человека бить?! Просто бьют на глазах! Целая орда милиции налетает, бьют, ломают руки! Этого Сергеева тоже сколько раз!..

Бедно одетая маленькая женщина лет сорока подходит к нам, говорит возбужденно:

– Я видела! Меня уже всю перетрусило тут! Я говорю: я свое про детей тоже расклею, вот! Как моего ребенка работники КГБ тащили в одну машину, а меня в другую пихали – с психиатрами! Четырехлетнего ребенка, да, брали! И моя девочка попросила: мама, расклей мою фотографию. А ленинградский суд, который под нажимом КГБ написал, чтобы четырехлетнего ребенка положить в психбольницу?! И до сих пор они нас преследуют! Я знаю, что это такое! Я в своей квартире уже не могу жить – кэгэбисты и милиция приходят и вламываются в квартиру, работать не дают и вообще уже дошли до того, что детей малолетних преследуют! Малолетнего ребенка – в психбольницу! Уже Горбачев знает за нашу семью, а никаких сдвигов!

Голос:

– Надо подписи собрать…

Та же женщина:

– Нет, ну бить нельзя, понимаете?! Можно какое-то замечание сделать, газеты забрать, но зачем бить? Я посторонний человек, но мне жалко этого Подрабиннека! Я видела: Сергеева там бьют чуть не ногами! Ну разве органы власти могут так поступать?! Я сегодня депутатам буду говорить об этом!

Голос из телефонной будки:

– Никак не могу своему депутату дозвониться…

Подходит еще один мужчина:

– Фашисты бывают не только в коричневой форме, а бывают и в красной, и в зеленой! Вы меня поняли?

Женщина:

– Страшное дело, шо творится!

Мужской голос:

– Надо в «Московские новости» позвонить…

Подходит старик с рыжей бородой и шепотом говорит всей группе:

– «Московские новости» очень хорошо сработали. Я видел. Я стоял на той стороне улицы и видел, как из окна «Московских новостей» со второго этажа они все сфотографировали. Все – и как милиция била ребят с газетами, и как газеты у них отнимали. Отлично сработали журналисты. (Мне.) А это у вас что такое?

– А это магнитофон, это я для памяти записываю…

Старик:

– А вы откуда?

– Из Америки.

Старик, меняя тон:

– А я, знаете, просто смотрю, но никакого участия не принимаю.

– И я просто смотрю.

Старик уходит. Если я простою тут еще с час, то никакую пьесу сочинять не надо – даже лучший советский драматург Витя Мережко таких замечательных диалогов не напишет!

А вот и милиция – подъехали на машине, двое выскочили и тут же – к парню, который только что разложил на углу газеты на складном столике. Гонят его, но пока вежливо – не бьют…

Милиционер (в мою сторону):

– Вы записываете? Не надо!

– Почему?

Рев грузовика заглушает ответ милиционера, или он вообще не удостоил меня ответом. И я продолжаю:

– Парень собрал свои прокламации, лейтенант милиции говорит ему: «Уйдите отсюда», и парень спокойно собирает газеты и уходит. Я – тоже. Слава Богу, эта встреча с милицией обошлась без конфликта. Спрячу-ка я магнитофон и позвоню Гдляну. Тем более что он тут рядом, в двух кварталах вниз по Горького…»

44

– Тельман Хоренович, это Плоткин…

– Здравствуйте, – тут же перебил меня сухой и прокуренный голос Гдляна. – Вы забыли у нас очки. Можете зайти за ними.

– Спасибо!!!

Если у «майора, который слушает» телефонные разговоры Гдляна, есть прибор, показывающий высоту звука, то от моего ликующего «Спасибо!» стрелку этого прибора вынесло за верхнюю отметку. А через десять минут в проходной следственной части Прокуратуры СССР я уже держал в руках свои очки и короткую записку:

«МУРАВИНА АННА ПАВЛОВНА (рожд. 26 авг. 1946 г.)

ПО МУЖУ – ШИФРИНА.

Адрес: ЛОМОНОСОВСКИЙ ПРОСПЕКТ, 32, кв. 116.

Телефона нет. Желаю удачи».

Господи! Оказывается, Аня живет всего в нескольких кварталах от Мосфильмовской улицы! Этой ночью, глядя из окна квартиры Михаила и Ларисы, я среди темных ночных окон видел, наверно, и ее окно!