Московский полет

Нужно ли описывать, как я мчался в такси на Ломоносовский проспект? И как от волнения потели мои ладони, сжимая букет цветов – таких же крымских роз, как одиннадцать лет назад?

Только я был уже другой – седой и пятидесятилетний.

Хотя…

Кто вам это сказал?

Да, давным-давно, в другой, американской, жизни мне было пятьдесят лет, это правда. Я был седой, старый, с радикулитом и комплексом неполноценности из-за своего ужасного английского языка.

Но была ли эта американская жизнь, господа?

Ерунда! Не было! Мне снова сорок и даже не сорок – тридцать два! Дайте мне коня – я проскачу по московским улицам как джигит! Дайте мне русскую женщину, и, как говорил персонаж Бабеля, русская будет мною довольна!

Родина, проклятая любимая родина, что ты делаешь с нами, мать твою так! Зачем ты швыряешь нас за свои границы?

За дверью 116-й квартиры была тишина. Я стоял на лестничной площадке восьмого этажа, звонил и стучал в эту дверь, но никто не отвечал, и ни звука не было изнутри. Но я не унывал. Я ждал этого момента одиннадцать лет, я подожду еще пару часов, пока Аня придет с работы. Ветер задувает в выбитое лестничное окно и пылью посыпает мои крымские розы. Рядом с окном на стене выцарапано гвоздем: «Дима + Римма = любовь». Если я устану стоять, могу сесть тут на подоконник и ждать.

Вдруг сверху, с десятого, что ли, этажа дробно застучали по лестнице женские каблучки. Высокая, лет двенадцати, девчонка в джинсах и майке с надписью ADIDAS увидела меня под дверью 116-й квартиры, тормознула на бегу:

– Вы к Шифриным, что ли?

– Да.

– Так они же в Сочи, в отпуске. А вы откуда?

У меня плечи опустились. Прилететь из Америки, разыскать ее адрес и…

– А когда они вернутся?

– В конце августа, к школе. А вы откуда? – повторила девчонка. Своей тонкой фигуркой и интонациями голоса она напоминала мне кого-то, но я еще не знал кого.

– Издалека… – ответил я ей, а потом наткнулся взглядом на надпись на стене и спросил: – А ты, случайно, не Римма?

– Римма… – покраснела девчонка. – А вы, случайно, не из Израиля?

– Нет, из США.

– Жалко! А то мы завтра как раз эмигрируем, в Бер Шеве будем жить. Слышали про такое место?

– Я даже был там. Там физики живут. Твой папа физик?

– Ну да! Кацнельсон его фамилия. Может, слышали? О нас в «Нью-Йорк таймс» писали, мы шесть лет в отказе сидели.

Я кивнул на надпись на стене:

– А как же Дима? – И подумал: вот еще одна драма: Дима, Анин сын, влюблен в эту девочку, а она уезжает.

– Ну а что я могу сделать?!! – обозлилась девчонка. – Они нарочно увезли его в Сочи, как только мы получили разрешение на эмиграцию! Хотя это полный бред! Он все равно ко мне приедет! Ну подумайте сами: разве человек с фамилией Шифрин может жить в этой стране? Даже если он возьмет фамилию своей матери, антисемиты его все равно выявят!

В ее голосе было такое ожесточение, что я тут же вспомнил, на кого она была похожа – на юную еврейку, которая митинговала в Ленинграде на площади у Казанского собора – одна против толпы антисемитов.

– Значит, ты будешь ждать его в Бер Шеве? – спросил я.

– Ну… – Она пожала плечами. – Если он мне будет писать… Но дело не в этом! Они не понимают, что этот эксодус не от нас зависит! Это решение Бога! Он решил, что евреи должны уехать из этой страны, и еще семнадцать лет назад открыл нам границу. Но вы же знаете евреев – мы всегда спорим с Богом и торгуемся! Поэтому добровольно уехали только вы и еще сто тысяч. А два миллиона остались. Ну? Что Богу делать? Как выселить отсюда этих евреев в Израиль? Только погромами! Будет парочка погромов – все поедут! Вы понимаете?

Я смотрел на эту юную ребе в джинсах. Такой оригинальной теории мне не приходилось слышать.

– Знаешь что? – сказал я. – Возьми эти цветы. Это тебе от меня и от Димы. Я уверен, что он приедет в Бер Шеву.

– А вы ему кто? – спросила Римма.

– Я ему просто тезка. Он Дима, а я Вадим. Такое вот случайное совпадение. Держи цветы! Они как раз с юга, крымские розы. И – зай гезунт!

– Тода раба, – ответила она на иврите.

Боже мой, родина, что же ты делаешь??? Даже с детьми!!!

Часть седьмая

45

– Секрет семейного счастья? – Софья Максимовна Брауде прищурилась, затянулась сигаретой.

Странная шестидесятилетняя блондинка, мать двоих взрослых сыновей, бабушка троих внуков и начальник крупного эстонского строительного треста, Брауде оказалась моей соседкой по купе в скором поезде «Москва – Таллинн». Но в купе мы курить не хотели, вышли в коридор и до двух часов ночи у открытого окна обсуждали перспективы распада Советского Союза.

Поезд клацал колесами, как хороший рысак подковами. За окном убегала черная августовская ночь с далекими дымами химических заводов над темными лесами.