Московский полет

– Yes, – сказала она. – Я постоянный автор «Токио ридерз дайджест», и это была моя идея послать тебя в Россию проверить гласность. А я поехала, чтоб прикрыть тебя. Если бы с тобой что-то случилось…

– Ты бы написала сенсационный материал, как меня отравил КГБ. Пользуясь моими пленками, заметками. Да? – спросил я и вспомнил, как она наблюдала за мной в шереметьевской таможне, а потом встретила в вестибюле «Космоса» и фотографировала с генералом КГБ Быковым в АПН…

– Ну, может быть… – сказала она уклончиво. Но вдруг прямо глянула мне в глаза: – А ты бы возражал?

– Нет. Это лучше, чем быть отравленным просто так, без рекламы, – согласился я.

– Если бы они тебя арестовали, я бы организовала кампанию в твою защиту, – сказала она.

– Thank you, – сказал я.

– Мы остались друзьями?

– Конечно.

Тут «Георг Отс» зашумел двигателями, и по его стальному телу пошла мелкая дрожь. Стоя у перил под моросящим дождем и глядя на Таллинн, Мичико вдруг сказала:

– Знаешь, я буду скучать по России. Когда мы ехали из Ленинграда в Таллинн, все пели американские песни, вся наша группа. А я смотрела в окно и думала про русских. У этого народа такая музыка! Такие композиторы! Такие писатели! Чайковский, Толстой, Достоевский… И такая ужасная жизнь… Разве такой народ не может иметь лучшей жизни?

Слушая ее, я машинально вытащил из кармана куртки то, что там было, – какие-то сложенные вдвое два листка, схваченные металлической скрепкой.

– Что это? – спросила Мичико.

– Еще не знаю… – ответил я и стал читать.

«УВАЖАЕМЫЙ МИСТЕР ПЛОТКИН!

Листая в архиве Ваше дело, я наткнулся на письмо, которое попало к нам пять лет назад и может Вас заинтересовать. Посылаю Вам копию. Желаю всех благ.

Генерал госбезопасности Быков».

А второй лист был фотокопией части письма, написанного явно женской рукой. Это было лишь то место, которое хотел предъявить мне генерал, а все предыдущие и последующие строки были, по-видимому, закрыты при фотокопировании. Я прочел:

«…и месяц жили в Иерусалиме. Илья тогда совсем сошел с ума по Лизе Плоткиной. И пока ее муж сочинял свой очередной романчик, он возил ее по Израилю. А спустя семь месяцев у них, я имею в виду – у Плоткиных, родилась в Америке дочка. Хотела бы я посмотреть, на кого эта дочка похожа…»

Наверно, что-то стало с моим лицом, потому что Мичико вскрикнула:

– Что случилось? Что в этом письме?

– Ничего… – сказал я, сжал в кулаке письмо и швырнул его за борт.

– Что с тобой? Скажи мне! Что случилось?

Я посмотрел ей в глаза:

– Мне нужно выпить. Пошли в бар.

В баре я залпом выпил двойную порцию водки и заказал еще.

– Ты меня испугал, – сказала Мичико. – Ты так побелел, как будто тебя действительно отравили. Что было в этом письме?

– Это не для «Токио ридерз дайджест».

– Я не стану об этом писать, клянусь!

– Ты помнишь твою легенду про обезьяну. Как его звали?

– Сон Гоку.

– Я получил такой же урок, как он. Они хотят, чтоб я знал, что я у них на ладони.

– Кто они?

– КГБ.

– Ты можешь объяснить подробней?

– Нет! – сказал я и выпил еще рюмку водки. – Но я в гробу их видел!

– Я не понимаю, – сказала она, потому что я дословно перевел это русское выражение на английский. – Кого ты видел в гробу?

Я не успел ответить, потому что по радио вдруг сказали:

– Mister Vadim Plotkin from International Press. Please come to the second desk immediately! – И повторили по-русски с финским акцентом: – Мистер Плоткин из Международной прессы. Пожалуйста, пройдите на вторую палубу немедленно!

– Могу я пойти с тобой? – спросила Мичико.

Я пожал плечами и пошел на вторую палубу. Там, у трапа, стоял помощник капитана, кутаясь от дождя в плащ.

– Вы мистер Плоткин? – спросил он.

– Кажется, да…

– Похоже, кто-то хочет повидать вас. – И он кивнул на причал в сторону морского вокзала.

И только тут я увидел, что оттуда идут по морскому пирсу Аня и майор таможенной службы – тот самый, с волчьим лицом, который проверял мой чемодан, коллекционировал мои книги и подложил мне письмо от генерала Быкова.

– Я могу сойти вниз? – спросил я у помощника капитана.

– Только на минуту.

Я сбежал по мокрым ступеням трапа и остановился на деревянном пирсе.

Аня шла ко мне, близоруко щурясь своими шальными зелеными глазами, в мокром от дождя желтом платье и с какими-то мокрыми цветами в руках.

Она была точно такой, как двадцать четыре года назад.

Эпилог