Московский Ришелье. Федор Никитич

   — В Бориске Салтыкове сохранил. Оттого и блазнился мне сынок мой покойный, когда я на Бориску смотрела.

Марфа подняла глаза на Филарета, проверяя впечатление от сказанных ею слов. Он молчал, догадываясь, что она неспроста затеяла эту речь. И точно: она пришла в сильное волнение, даже ожила вся, когда послышались её слова:

   — Фёдор, вороти их. Верни мне племянников моих. Я погожу умирать. Умолю Господа, чтобы даровал мне эту радость — увидеть их, родных моих, у моего смертного ложа.

   — Я велю, Марфа, привезти Бориса и Михайлу Салтыковых попрощаться с тобой.

   — Верни их, — повторяла она, точно заклинание. — И поклонись мне, что не воротишь их назад, в ссылку.

Она пристально смотрела на Филарета, ожидая его решения.

   — Не сердись, мати. Ныне война с Польшей идёт. Или я забыл, как Салтыковы угождали полякам?

Но глаза Марфы не просили, они требовали, и Филарет сказал:

   — Я поговорю с Михаилом. Всё будет в его государской воле.

Марфа сразу успокоилась, вздохнула и перевела разговор на другое:

   — Я скоро уйду. Ты, Фёдор, поминай деточек наших, что померли во младенчестве. Они у меня все в синодике записаны. На своё поминовение я оставляю шесть тысяч рублей. Следи, чтобы все соблюли по правилам.

   — Погоди, Марфа. Один Господь знает, кто из нас кого переживает.

   — Не лукавь, Фёдор. Я покину этот свет ранее тебя. Мне ведомо, что не токмо дни, но и часы мои сочтены. Не перебивай меня более. Мне осталось дождаться срока, когда приедут Борис и Михайла.

На её лице обозначилась тревога.

   — Ты слышал, что Борис занемог, как только сослали его?

Филарет молчал, ибо о болезни Бориса он не слышал.

   — Вижу, забыл. Чужое горе не болит.

   — Зачем ты сейчас сказала о хвори Бориса?

   — Чтобы о злодействе твоём напомнить.

   — Отчёт в своих делах я дам Господу Богу нашему, как соблюдал я державу и чистоту веры нашей. И Ему, а не нам решать, в чём я согрешил перед Ним и перед людьми.

Он понимал, почему она язвила его душу: добивалась от него, чтобы вернул племянников. До последних своих минут на земле хочет верховодить им, дабы всё поставить по-своему. Нет, он не судил её строго. Она — жинка, мати. Ей ли понимать дела государские? Она-то думает, что он держит зло на Салтыковых за несчастную Хлопову. Но то дело давнее. А вот польские дела завариваются снова. Салтыковы не посмотрят, что царь — их двоюродный брат и что он должен соблюсти интересы Руси. Они станут склонять его к союзу с Польшей — хотя бы ценой умаления интересов Московского государства. Москвитян они называли не иначе как туземцами. Да кто они сами-то, и что будет далее — они тоже не знают и не мыслят.

Однако как быть с Марфой? Она и вправду верит в их возвращение. Да, слава богу, сын считается с решением отца-патриарха и признает его разумным. Марфа, видимо, надеется на царицу Евдокию, которая ей во всём послушна.

Правдиво и бесспорно твоё слово, Книга святая: «От беззаконных исходит беззаконие».

И ещё Филарет подумал, что всякий, кто говорит притчами, может сказать: «Враги человека — домашние его».

ГЛАВА 74 И СНОВА КНЯЗЬ ПОЖАРСКИЙ

Филарет думал, что насаждение унии было возможно главным образом из-за Дейлинского перемирия с Польшей, согласно которому Владислав не отказался от своих прав на московский престол и польское правительство не признало Михаила Фёдоровича царём. Удивительно ли, что поляки продолжали порочить его избрание?

Это упорство польской стороны, а также спорные порубежные дела и послужили началом приготовления к войне, но отнюдь не желание Филарета отомстить полякам за обиды, как утверждали его недруги. Царь приказал всем боярам, воеводам, дворянским детям и служилым людям всех городов быть готовыми идти на службу и ожидать царской грамоты.

Однако ввиду слабости русского войска и нехватки вооружения пришлось набирать иноземных солдат и покупать мушкеты с зарядами и шпаги. Наняли немецких мастеров лить пушечные железные ядра.

После переговоров и многих приготовлений были посланы к Смоленску и Дорогобужу бояре и воеводы князья Дмитрий Черкасский и Борис Лыков. Время для русских было удачное: после смерти короля Сигизмунда в Польше началась смута. Но русские воеводы не сумели воспользоваться моментом, ибо были заняты не соображениями государственной важности, а местничеством. Князь Черкасский бил челом на князя Лыкова, что он, князь Лыков, не хочет быть с ним в товарищах и тем бесчестит его.

Не к добру затеяли князья спесивый спор. Шло драгоценное время. Князь Лыков сказал, что он стар перед Черкасским и привык ходить «своим набатом, а не за чужим набатом и не в товарищах». Царь Михаил Фёдорович и Филарет обвинили князя Лыкова «в бездельной гордости и упрямстве», но сломить воевод не удалось. Два месяца ушло на то, чтобы заменить их боярином Михаилом Шеиным и окольничим Артемием Измайловым.

Воеводы получили наказ — возвратить русские города, некогда взятые силой, «за саблею»: Смоленск, Дорогобуж, Новгород-Северский, Почеп, Трубчевск и другие.