Московский Ришелье. Федор Никитич

   — Знаю. Наверх шли люди хотя и менее знатные, да приобвыкшие выталкивать других. А спроси их, все ли они истинные Рюриковичи? Покойный князь Бельский сказал мне, что дьяк Щелкалов ещё при Иване Грозном, а после при Годунове за большую мзду вписывал иных безродных бояр в разрядные книги, в Бархатную книгу. Не слыхал об этом?

   — Кто нам скажет! Мы-то сами Мономаховичи и знаем про себя, что род наш древний и славен подвигами великого князя Всеволода Большое Гнездо. А идём мы от корня Мономахова да от младшего сына — Юрия Долгорукого.

   — Тот-то и оно, что от младшего. Старшие братья испокон веков выталкивали младших. Оттого вы, Пожарские, и не имели важных вотчин, оттого и не бывали выше городничих и губных старост.

Филарет немного помолчал.

   — Да ныне эта старина нам ни к чему. От неё одна помеха да тяжбы.

   — Оно так, да бояре твёрдо стоят на отеческом обычае, — неуверенно произнёс Пожарский.

   — Однако местничество мы пресечём и отменим особым указом.

   — Да благословит тебя Бог, государь, на дело многотрудное. Рука у тебя твёрдая.

   — Теперь война — великое препятствие в делах. Но местничеству мы дадим укорот, и о том говорено с царём Михаилом Фёдоровичем. А ныне царь даёт тебе наказ — идти против ворогов под Можайск с князем Черкасским.

   — Кланяюсь тебе, великий государь, за честь, мне оказанную. Да не пойдёт ли князь Дмитрий Мамстрюкович встречь меня с обидой? Захочет ли он быть со мной в товарищах? Он родня Ивана Грозного и с вами, Романовыми, також породнился.

Филарет тихонько рассмеялся.

   — А мы напомним ему, как он бил челом на князя Лыкова.

Считая это дело решённым, патриарх приветливо отпустил князя Пожарского.

Филарет внимательно следил за событиями в Польше по донесениям и по рассказам свидетелей. Война как будто началась счастливо. Города, находившиеся под властью поляков, сдавались русским воеводам один за другим. Царь и патриарх велели боярину Шеину идти из Дорогобужа под Смоленск. Успешно действовали князь Прозоровский и другие воеводы. Но Филарет не особенно тешил себя надеждой. В отличие от сына-царя и окружавших его бояр он объяснял эти успехи «бескоролевьем» в Польше. После смерти Сигизмунда там возникла смута, и полякам было не до войны. Но смута длилась не более восьми месяцев. Королём был избран Владислав, который со свойственной ему решительностью тотчас же отправился к Смоленску с большим войском.

Филарет предчувствовал, что русские окажутся в кольце бед. Он помнил коварство поляков, знал, что их действия могут посеять рознь в русском войске. А воевода Шеин хоть и опытный воин, да всё же простоват. Где мужество и храбрость требуются, там он первый, но предвидеть происки врага не сумеет.

Так оно и вышло. Паны дозволили казакам ворваться в московские пределы, а крымские татары были наущены опустошать русские поместья. Нетрудно было предугадать, чем это кончится. Многие ратные люди самовольно выехали в свои поместья — спасать их от недругов. Немало иностранных наёмных солдат перебежали к полякам.

Смоленск, таким образом, был открыт для врага. И что было толку винить поляков в коварстве — они им похвалялись. Литовский канцлер Радзивилл писал впоследствии в своих «Записках»: «Не спорю, как это было по-богословски, хорошо ли поганцев напускать на христиан, но по земной политике вышло это очень хорошо».

Видя необходимость укрепить позиции, Филарет предложил отрядить на помощь воеводам под Смоленск князей Дмитрия Пожарского и Дмитрия Черкасского. Царь Михаил согласился с этим предложением. Решено было также послать воеводе Шеину царский наказ — идти в обоз и всем русским воинам стоять в одном месте. Царь писал: «Мы всё это дело полагаем на судьбы Божии и на его праведные щедроты, много такого в военном деле бывает, приходы недругов случаются, потом и милость Божия бывает. Ты бы нашим царским делом промышлял, чтоб наряд уберечь».

К сожалению, поляки и в этом случае оказались предусмотрительнее русских. Они разрушили все их планы. Они обошли Шеина с тыла и сожгли Дорогобуж, где были сложены все съестные запасы для войска и корм для лошадей. Мало того, неприятель перерезал дорогу, и подвозить продукты было нельзя.

Вскоре в Москву понеслись донесения самые безотрадные: голод и болезни в русском стане, высокая смертность воинов. Царь не дозволил докладывать об этом больному Филарету, дабы не нанести урона его здоровью.

Воеводы князья Пожарский и Черкасский стояли в Можайске, не зная, что делать. Им бы ратных воинов иметь побольше, да где их взять? Нанять — денег не было. Соединиться с русскими ратными людьми, которые находились под Смоленском? Но воевода Шеин не отвечал на послания, а доходившие до князей известия были ошеломляюще-безотрадными. Князья дважды посылали за советом к царю и патриарху, но послания до Москвы не дошли.

Князь Пожарский был особенно невесел: его тяготили тяжёлые предчувствия.