Московский Ришелье. Федор Никитич

Фёдор издавна был наслышан о Покровском монастыре. Это была привилегированная обитель, где спасались женщины из именитых семей. У Фёдора имелось небольшая, домашнего изготовления карта, на которой было видно, что монастырь расположен на низменном берегу реки Каменки. Чтобы выехать к нему, надо было миновать старинный Рождественский собор с его знаменитыми «златыми вратами», архиерейские палаты и несколько церквей.

Подъехав к ограде Покровского монастыря, Фёдор с удивлением заметил, что она была в основе своей деревянной. Меж высоких кольев располагались редкие башенки с конусообразным верхом. Карта показывала, что вход в монастырь был с южной стороны через Святые ворота с Благовещенской надвратной церковью.

Спешившись и привязав своего аргамака недалеко от ворот, Фёдор позвонил в колокольчик и справился у отворившего ему привратника, как пройти к игуменье. Ему объяснили. В смежной с аркой стене помещалась лестница. Спросив, кто он и по какой нужде хочет видеть настоятельницу, монашка провела его наверх.

Не успел Фёдор осмотреться, как его позвали к игуменье и ввели в просторную палату, которая поразила его богатым убранством. На полу — богатый персидский ковёр. Лавки покрыты не сукном, а малыми коврами. На стенах — серебряные светильники. В центре киота иконы в серебряных окладах, украшенных драгоценными каменьями.

Игуменья приветствовала его, поднявшись из-за столика, на котором горели свечи. Фёдор поклонился и, приблизившись, поцеловал ей руку. Суровые черты игуменьи как будто смягчились. Она усадила его на лавку рядом с собой и пристально посмотрела в лицо. Он несколько смутился, подумав: «Ежели пострижение Елены тайна, захочет ли эта строгая настоятельница монастыря сказать мне правду?»

Игуменья, видимо, поняла его затруднения. В глазах её промелькнула мягкая усмешка.

   — Мать Манефа поведала мне, какая нужда привела тебя, отец мой, в святое место. Не ведаю, каким обычаем насевалась в Москве молва о пострижении царевны Елены из рода Шереметевых. В нашей обители её нет.

Прочитав на лице гостя не то сомнение, не то тяжкое раздумье, она вдруг сказала:

   — Скоро послушницы пойдут в трапезную. Из моего окна хорошо будет видно, как они пересекают двор. Я дозволю вам, если вы пожелаете, посмотреть на них, чтобы вы могли убедиться, что царевны Елены среди них нет.

Фёдор поблагодарил. Вскоре появились монахини. Впереди шли наставницы и пожилые либо средних лет монахини. Поодаль поодиночке шли молодые. Казалось, и мысли их выстраивались столь же уныло и однообразно, какими были их мерные неслышные шаги. Среди монахинь было два-три свежих личика. Взор Фёдора выделил среди них одно лицо. Оно так напомнило ему Елену, что он слегка побледнел. Брови соболиные, глаза опущены. Полные губы твёрдо сжаты. Чувствовалось, что монашеский обет не убил в ней жажду жизни. Упорная воля и сила души были в её чертах...

Фёдор хотел спросить, кто она, но удержался, закусив губу. Между тем игуменья пригласила гостя в трапезную. Угощение было скромным: рыба, грибы, пирог с капустой и яйцом. Но вино из монастырского погреба было отменным. Словоохотливая игуменья рассказала гостю, что богатыми угодьями и добротными постройками монастырь обязан тому, что в нём была пострижена первая супруга Василия III, отца Ивана Грозного, Соломония Сабурова. Фёдор знал о тех событиях, но игуменья сообщила ему подробности, которые придали этим событиям новое освещение.

Начало жалостной истории Соломонии Сабуровой было хорошо известно Фёдору: дядя его отца Никиты Романовича — Михаил Юрьевич Кошкин — был близким человеком Василия III. Этот дядя неплохо знал историю князей Глинских, что смутьянили против Соломонии, дабы свести её с престола, а в жёны Василию дать свою княжну Елену, из рода Глинских. Мать Елены, Анна Глинская, подкупив слуг, опоила Соломонию зельем, отчего царица стала неплодной. Много лет Глинские вели интриги при дворе великого князя. Как говорили тогда, Анна Глинская колдовством внушила ему решение развестись с Соломонией и взять в жёны Елену Глинскую. Не сразу удалась колдунье эта затея: разводу Василия III препятствовала Церковь. Великий князь посылал дары в Царьград, надеясь, что Верховная церковь даст ему согласие на развод, заранее обустраивал Покровский монастырь, дабы сослать Соломонию подальше от Москвы. Началось следственное дело о «неплодии» царицы. Московский митрополит Даниил, известный своей беспринципностью, дал согласие на развод, и несчастная царица была пострижена.

Но конца этой жалостной истории и некоторых происшествий, с ней связанных, Фёдор не знал, поэтому с интересом слушал мать-игуменью.