Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

Курс практического российского законоведения был призван научить студентов ориентироваться в конкретных судебных делах при условии существования целого моря законодательных актов: от Соборного уложения 1649 г. до самых новейших, в том их виде, часто противоречивом и запутанном, в каком они находились до издания Полного собрания и Свода законов Российской империи. Основное внимание оба лектора (Горюшкин, а с 1811 г. Сандунов) уделяли разбору частных примеров, построенному как театральное действо[224]. В особенности Н. Н. Сандунов, обладавший, как и его брат, яркими актерскими дарованиями, отличался страстью к инсценировкам на занятиях. Для этого из Сената он приносил настоящие судебные дела и устраивал в аудитории судопроизводство, с несколькими судебными инстанциями, которые представляли группы студентов, изображавших членов суда, секретарей, поверенных тяжущихся сторон и пр. Наибольшую трудность для студентов составляло чтение сенатской скорописи, но те из них, кому это требовалось в дальнейшем, получали на занятиях необходимый практический навык, для остальных же судебные инсценировки были занимательным развлечением, в котором все участвовали с охотой и возбуждением, так что и университетский экзамен сдавали без труда. «Когда доложили профессору о приближении экзаменов и спросили, что он прикажет приготовить к ним, — Ничего, батиньки, отвечал он, по любимейшей его поговорке, вы будете говорить все, что слышали и делали — и ожидание его с чрезвычайным успехом исполнилось[225].

Преподавание политической экономии, предмета в то время нового и поэтому вызывавшего определенный интерес студентов, вел X. А. Шлецер, сын знаменитого историка. В 1805 г. по поручению попечителя он издал на немецком языке свой учебник — „Начальные основания Государственного хозяйства“, первое в России сочинение такого рода, в котором Шлецер строго придерживался учения Адама Смита. Это первое руководство по политической экономии сыграло свою роль в учебном процессе, поскольку вообще к началу XIX в. еще не сложилось систематического курса по этому предмету. Однако „сухость изложения и сжатая форма гораздо более вредили его распространению и успеху, нежели некоторые неважные ошибки и недостатки предмета“[226]. Студенты хотя и уважали профессора, не очень любили посещать его лекции, где, излагая новый материал, Шлецер с трудом подбирал необходимые термины, несколько раз меняя язык преподавания. Можно вспомнить отрицательную оценку содержания этих лекций таким любителем политэкономии, как Н. Тургенев.

Самой яркой личностью из приглашенных Муравьевым иностранцев, оставившей глубокий след в истории университета, был профессор И. Т. Буле. На его плечи падала огромная учебная нагрузка: в период с 1805 по 1807 гг. Буле каждый день читал по 4 приватные лекции, не считая занятий в университете, работал над изданием „Московских ученых ведомостей“ и „Журнала изящных искусств“; выпускал различные научные статьи, следил за новинками русской литературы и участвовал в обсуждении проблем развития русской исторической мысли и т. д. Можно с определенностью сказать, что Буле был ключевой фигурой в реализации плана Муравьева по перестройке системы образования в Московском университете по европейскому образцу. Приходится только сожалеть, что в капитальной „Истории Московского университета“ (1955) его имя дается лишь в качестве примера того, как профессора-иностранцы „вредили“ развитию отечественной науки, препятствуя в данном случае открытию кафедры славяно-российской словесности. Не говоря уже о том, что выступление Буле против кафедры никак не отражает его истинного отношения к русской культуре — мы уже убедились в предыдущей главе, что в этом конфликте профессор был совершенно прав.