Московское воскресенье

— Ого, вспомнила! — грубоватым баском сказал Березин. — Целый год меня воспитывала фронтовая академия.

Она не узнавала его огрубелое лицо. Взгляд у него был внимательный, сосредоточенный. Перед ней стоял мужественный человек, закаленный огнем, знающий цену жизни.

— Павел, Павел, как я рада! — Катя не отнимала своих рук от его жестких ладоней. — Давай сядем, расскажи, как ты попал в Крым.

Они опустились на уцелевшее крыльцо каменного дома.

Павел смотрел на Катю, с трудом сдерживал волнение:

— Ну как мне повезло! Я приехал сюда и думаю: где же искать ее? И вдруг ты сама пришла. Так только счастливому везет. Впрочем, — он помолчал, — я, наверно, такой и есть, если уцелел в боях на Волге.

— Как же ты сюда попал? — изумлялась Катя.

— Очень просто. У нас по дивизии пошел слух, что какой-то легкий полк — легкий потому, что весь состоит из девушек, — будет помогать нам освобождать Севастополь. Только я услышал об этом, сейчас же начал расспрашивать, где базируется этот самый легкий полк.

Сдвинув брови, осторожно, но внушительно Катя поправила его:

— Не легкий, а легкобомбардировочный.

— Понял… И вот я стал искать, где же дислоцируется этот прославленный полк. Ну известно, кто ищет, тот и находит. И вот ты передо мной. — Он с восхищением посмотрел на нее. — Когда я был еще в университете, а ты уже на фронте, я представил тебя сильной, возмужавшей. И когда я сам попал на Волжский плацдарм и узнал, что такое война, ты стала для меня символом героизма. Хотя ты по-прежнему маленькая Катя. Те же строгие глаза, сердитые брови, то же круглое лицо, только румянец погас, а в остальном ты прежняя. Но я не понимаю, как и тогда понять не мог, как же ты летаешь ночью?

Не выпуская ее руки, он смотрел на нее расширенными глазами. Катя перестала улыбаться.

— Лучше расскажи, как было у вас на Волге?

Павел углубился в воспоминания, и лицо его сразу постарело.

Катя не заметила, как пролетели тридцать минут, и, спохватившись, стала прощаться. Павел мгновенно умолк и пошел проводить ее. Не доходя до деревушки, он остановился.

— Твой полк рядом? Значит, я увижу всех твоих подруг, которых знаю по твоим письмам? Я мечтал увидеть всех Наташ и Марин еще с сорок второго года, когда вы из Энгельса вылетели на фронт. Наконец-то я увижу прославленную Маршанцеву, полкового поэта Наташу Мельникову, астрономичку Евгению Курганову…

— Нет! Ее уже не увидишь!

Павел остановился.

— Нашу студентку?

— Да, — кивнула Катя, и оба замолчали, подавленные горем.

Павел так давно ждал этой встречи с Катей, думал, что разговору не будет конца, но вдруг слова все иссякли, ком сдавил горло. Пора расставаться.

И, почувствовав, что все слова бесполезны, он повернулся и обнял ее. Но она спокойно отстранила его и сказала с улыбкой, но строго:

— Не целуй девушку, не спросив разрешения.

— Как! Почему? — изумился Павел, уставившись на нее. И вдруг, что-то поняв, ответил: — А, ты права! Я самоуверенный индюк! Я должен был сначала спросить, любишь ли ты меня?

— Я люблю другого. Но останемся друзьями и встретимся после войны у памятника Ломоносову.

Павлу показалось, что весь Крымский полуостров стал медленно опускаться в море. Что делать? Плакать? Объясняться? Молить? Но сердце солдата — это крепость… Нельзя показывать себя побежденным. Он набрал полную грудь горького воздуха, решительно подал руку:

— Привет твоим подругам! И до свидания у памятника Ломоносову!

Они расстались, и Катя не чувствовала ни горечи, ни тоски, ни вины. Она сказала, что любит другого, но совсем не думала и о том, к кому относилось это признание. Зачем растрачивать время на пустые мечты о встрече? Встреча будет возможна только тогда, когда кончатся эти трудные бои за Севастополь. Освободить Севастополь — вот задача на сегодня. Правда, потом будет еще много других задач, но о них она тогда и подумает…

Сквозь дымовые тучи, сквозь непроглядную тьму самолеты прорывались на Севастополь. Земля походила на огромный костер, все рвалось, все горело и простреливалось. Так, должно быть, погибла Помпея, когда разгневался Везувий. Но то была слепая стихия. А под самолетом Кати в жесточайшем усилии люди уничтожали друг друга. Какой-нибудь фашистский танкист сейчас целится в ее друга Павла Березина. А слева несется в атаку «фокке-вульф», чтоб сбить Гришу. А может быть, Гриша собьет его. Так и должно быть, надо уничтожать врага.

Много тяжелых боев уже пришлось видеть Кате, но такого адского огня, какой был над Севастополем, она еще не видела. Гитлеровцы включали до пятидесяти прожекторов, огненный лес вырастал в небе, и деревья качались от горизонта к горизонту. А земля! Земля светилась, будто залитая огненной магмой.

Бьют с моря, с неба, с земли. Стоит только на миг ослабить нервы, и покажется, что все рушится и горит. Но напряженный до отказа мозг работает с непостижимой точностью, в доли секунды решает все. Штурман знает цель и знает, что до нее надо обязательно дойти. Если же это не удается, не теряй время, иди на запасную.