Московское воскресенье

Он не верил в любовь с первого взгляда и часто смеялся над товарищами, когда они посвящали его в свои тайны, но теперь ему казалось, что он полюбил Катю именно в тот день, когда увидел ее на Волге, на учебном аэродроме, когда она и внимания на него не обратила. Но сейчас он заметил, что она смотрит на него совсем иначе.

— Как я рада, что вы уцелели! — говорила Катя, помогая ему собирать выброшенные из кабины документы.

Девушки посадили его в кабину, а сами вскочили в кузов грузовика, но Григорий быстро выпрыгнул, вскочил в кузов и встал рядом с Катей, держа ее за руку. Смеясь, заглянул ей в глаза:

— Странные дороги на войне бывают, все ведут туда, куда человек стремится.

Катя, должно быть, поняла значение и слов и взгляда, но не ответила ему.

Он нагнулся и признался:

— Я так всегда беспокоюсь о вас, так хочу, чтоб война поскорее кончилась, хочу, чтоб вы уцелели. Мне хотелось сегодня уничтожить всех «фокке-вульфов», чтоб они не угрожали вам. Каждую ночь я беспокоюсь.

— И напрасно, — Катя с неудовольствием нахмурилась. — Работа есть работа.

— Не говорите так, — с тревогой перебил Григорий. — Я не понимаю вашей решительности. Ведь вы слабые девушки. Вам свойственно всего бояться, плакать…

— Плакать? Да, это естественно. Но не на войне. Война ожесточила нас. Нет слез.

Григорий угрюмо улыбнулся:

— А все же надо постараться обойти смерть.

— Согласна, жить лучше, потому я и не думаю о смерти.

— Катя, вспоминаете ли вы Кисловодск? — вдруг спросил Григорий, наклонившись к ее лицу, чтобы по глазам узнать, не рассердится ли она при этих воспоминаниях. — Простите меня, если я тогда наговорил вам лишнего… Я так волновался.

— Волноваться не следует, летчик всегда должен быть спокойным.

Сказав это, она качнула головой, отогнав неприятную мысль; что же, как не волнение, заставило ее, Марину, Дашу вскочить в грузовик и помчаться взглянуть, кто попал в беду. В тот миг она подумала о нем и заволновалась, и теперь, видя его перед собой, ощущала такое счастье, что если он сейчас не скажет, что любит ее, так она сама ему в этом признается.

Но только она подняла глаза, их взгляды встретились и все сказали.

Они подъезжали уже к аэродрому.

— Проводи меня, — сказал Гриша, — я хочу познакомить тебя со своим командиром.

— Ах, сейчас не до знакомств, — вздохнула она, — кто знает, встретимся ли мы снова…

Григорий даже испугался.

— Не думай об этом! — Он обнял ее за плечи, притянул к себе.

Григорий закрыл глаза, а когда открыл их, Катя уже спрыгнула с грузовика и вместе с подругами, стоя на обочине дороги, махала ему:

— До скорой встречи!

Глава сорок первая

После освобождения Крыма полк Маршанцевой опять вошел в состав Четвертой воздушной армии, которая теперь должна была действовать на Белорусском фронте.

Полк перелетел на новый аэродром. Повсюду расстилалось зеленое море лесов, снежные ромашковые луга сменялись алым ковром клевера. На опушках — белые березы в зеленых платочках. И кажется, что эти березы лукаво шепчутся, сообщая друг другу необычную новость — под их тенью приютились зеленые самолеты.

С двух часов начали облет района. Пролетая около Минска, Катя вспомнила, как три года назад московские студенты рыли здесь окопы, строили проволочные заграждения. Но за эти три года местность настолько изменилась, что ее трудно было узнать. Повсюду выжженные леса, поваленные деревья.

— Через десять минут будет моя деревня, — сказала Даша.

Катя напрягла внимание, но, сколько ни рассматривала землю, ничего, кроме черного квадрата выжженной земли, не увидела.

— Все сожгли фашисты, — грустно заметила Нечаева. — Даже места, где стояла деревня, не найду.

Ночью голубой луч прожектора встречает самолеты, в его свете ромашки сверкают, как звезды. Самолет делает коробочку над полем, заходит со стороны леса и опускается на землю. Он бежит, расплескивая зеленые волны; душистые цветы наматываются на шасси и тормозят пробег.

Летчицы не выходят из кабин: две минуты — и бомбы подвешены, самолет бежит по голубой траве и снова уходит в небо.

В лесистой местности хорошо просматриваются дороги, словно проборы в густых волосах. По дорогам тянутся вражеские войска, они скапливаются у переправ такой массой, что земля кажется живой, она шевелится.

Коротки июньские ночи, с двух часов уже светло. Зенитки подстерегают летчиков, но самолеты выскакивают неожиданно, из просеки, с выключенными моторами, подкрадываются так, что зенитки не успевают сделать ни одного выстрела.

Самолеты уходят и через полчаса возвращаются снова. Им видны все дороги Белоруссии, усеянные разбитыми танками, машинами, трупами. Внизу мелькают города, через которые проходила пехота. Летчицы знают их лишь по названиям: остались позади Пустынка, Зубовка, Затишье.