Московское воскресенье

Он прикрепил фотографию рядом с указателем скорости, а сверху наклеил пластинку плексигласа, чтобы фотография не запачкалась. В кабине сразу стало уютно.

Глава сорок третья

Осенью прифронтовые леса в Белоруссии не блистали золотым убором. Июльские бои сожгли их. Обугленные, лежали на земле деревья или стояли обезглавленные и расщепленные. Там, где проходили танки — в лесу образовались просеки, где грохотали «катюши», — появились черные поляны. Вдоль всей линии фронта на много километров тянулось кладбище обугленных лесных мертвецов.

На опушке возле обгорелого пня сидит Катя и читает подруге письмо. Ее звонкий голос дрожит от волнения, но лицо Даши сурово и внимательно.

Перед Катей несколько писем, но она выбрала письмо матери:

— «Дорогая дочка Катенька! Вся Москва празднует победу. Мы стояли плотной стеной на тротуаре, а середина улицы была совсем пустая. Вдруг мы увидели вдалеке какое-то серое облако, которое постепенно заполняло пустую улицу, потом нам показалось, будто большая серая змея поползла к нам. И вот, Катенька, мы увидели тысячи гитлеровских солдат и офицеров. Впереди шагали генералы, головы их были опущены, они не смотрели на нас. Им было страшно. Они видели в наших глазах такую жгучую ненависть, что она ослепляла их.

Все женщины, стоявшие около меня, закричали им: «Убийцы! Убийцы!» Я вспомнила своего Сереженьку и тоже закричала: «Убийцы! Будьте вы прокляты!»

Нет, Катенька, фашисты не видели Москвы. Они не смели поднять на нее глаз. Они шли и дрожали от страха.

Когда я оказала окружавшим меня женщинам, что моя дочь воюет на Белорусском фронте, что она помогала брать в плен этих фашистов, все стали жать мне руку, целовать меня. И все говорили спасибо за то, что я воспитала такую дочь. Да, Катенька, в этот день я гордилась тобой.

Спасибо тебе, дочка! Шлю тебе свое материнское благословение! Крепко обнимаю и целую.

Твоя мама».

Катя умолкла, опустив письмо на колени. Несколько минут молчала и Даша. Потом она протянула руку, взяла письмо и стала сама читать его.

Катя заметила, как дрогнуло обветренное, смуглое лицо подруги, на глазах сверкнули слезы. Даша тихо сказала:

— Это письмо надо зачитать на общем собрании. Такая похвала матери придаст нам сил, будем еще смелее громить врага.

Кажется, впервые Катя остро почувствовала все значение своей работы. Мама права: они помогали брать фашистов в плен. Под Минском им приходилось летать и днем и ночью, когда три Белорусских фронта зажали немцев в «клещи». И вот гитлеровцы, мечтавшие о Москве, увидели ее. Но, как правильно говорит мама, они не посмели поднять глаз. Зато Москва видела, как горе-завоеватели прошли по ее улицам. Таково возмездие!

Через неделю Катя свернула карту Белоруссии и вставила в планшет карту Польши. В углу планшета, под целлофаном, был вставлен портрет Жени Кургановой. От самого Крыма этот портрет летал с Катей. Каждый раз, меняя карту, Катя мысленно обращалась к подруге: «Уже недалеко до Берлина. Я сдержу клятву, которую дала тебе!»

Собрав вещи в рюкзак, Катя направилась на аэродром, но в землянку кубарем скатилась Даша.

— Тебе и мне! Тебе и мне! — на ходу кричала она. Подала Кате письмо, сама тут же опустилась на ящик и стала читать.

Катя взглянула на почерк и торопливо вскрыла конверт: