Московское воскресенье

Но ощущение приближающейся беды не покидало Оксану. Она видела, как отец, смертельно усталый, возвращался домой, запирался в кабинете и не выходил к обеду. Митя совсем не приезжал из города, он теперь жил на заводе, в цехе, выполнял фронтовые заказы. Изредка, соединившись по телефону с сестрой, он удивлял ее новыми терминами: казарменное положение, фронтовая бригада, боевая вахта. Если Оксана не понимала этих слов, он сердился на нее и начинал объяснять, что у них на заводе то же, что и на фронте, что они куют победу и что они ее обеспечат.

Когда Оксана оставалась одна, тревога и волнения охватывали ее так сильно, что она не находила себе места. Сегодня она решила вырваться в город, чтобы повидать друзей, чтобы поговорить с ними…

Она с трудом разыскала Уваровых. Дом их был разрушен, и их переселили в подвал соседнего дома, где не горело электричество и окна были забиты фанерой.

Комнату слабо освещала догорающая свеча. Роман Матвеевич сидел за столом и что-то рисовал пером, над ним стояла Машенька и тщательно забинтовывала ему голову.

Спотыкаясь о мебель, Оксана подошла к ним.

— Что у вас делается? — Взглянула на бледное лицо Романа Матвеевича: — Вы ранены?

Роман Матвеевич стремительно поднялся навстречу Оксане, бинт с головы слетел и повис в руках Машеньки. Оксана увидела, что голова Романа совершенно цела. Машенька спокойно скатывала бинт, обрадованно глядя на Оксану. Та с недоумением смотрела на обоих, лица их были так оживленны, что, казалось, никакая темнота не угнетает их. Роман Матвеевич, профессионально щуря карие глаза, весело сказал:

— Это Машенька тренируется. Я не видел вас целую вечность. Спасибо, что вспомнили.

Он посмотрел, куда бы посадить гостью, но стулья были завалены картинами, рисунками, бельем. Пучки кистей, тюбики с красками валялись на полу рядом со скатанными полотнами.

— Маша, освободи какой-нибудь стул, — сказал он, осторожно снимая с подоконника гипсовые барельефы.

Не найдя свободного стула, Машенька пододвинула Оксане ящик, на котором только что сидел брат.

Встревоженная всем этим хаосом, Оксана села на ящик и, не зная, с чего начать, сложив руки на коленях, оглядела комнату.

— Давно я у вас не была. Ну как вы живете? — взглянула на полуосвещенное лицо Романа. Из-под нависших густых бровей сверкали внимательные смелые глаза, большая голова с лохматой шевелюрой, лицо грубо скроенное, но все черты говорили о сильном характере и таланте. Лицо напоминало портрет Бенвенутто Челлини.

— А что пишет Евгений? — заговорила Машенька.

Оксана тревожно взглянула на нее:

— Ничего не пишет.

— Понимаю, — кивнула Машенька, глядя на догорающую свечу — Сейчас будет темно.

— Вот последняя. — Роман Матвеевич подал свечу.

В комнате снова разлился мягкий спокойный свет.

Оксана пришла сюда поделиться горем, но при виде сырого подвала, без света ей стало стыдно говорить о своих бедах. Вот живут люди, молча переносят настоящие бедствия. Она отогнала все свои мрачные мысли, взяла со стола рисунки, с интересом взглянула на них.

— Роман Матвеевич, вы мне так и не ответили, как ваши успехи, что вы поделываете? — беспечным тоном спросила она, сразу оборвав гнетущую тишину.

— О! — воскликнула Машенька. — Теперь-то он и добился успеха!

Роман Матвеевич, иронически улыбаясь, дополнил слова сестры:

— Да, это можно назвать успехом. К счастью для меня, ушли в область предания все эти идиотские дискуссии об эстетике… Сейчас, когда стали отчетливо понимать, где искусство, а где ремесло, вспомнили и обо мне.

— Картину его купили! — вставила Машенька, укладывая бинты в санитарную сумку.

— Действительно, — продолжал Роман Матвеевич, — на последней выставке была одна моя картина, правда, я давал на выставку пять полотен, а приняли только одно, вот такая крошечная картина в стиле Мейссонье. И можете себе представить чудо, на всей выставке только одну эту картину и купили. И не какая-нибудь закупочная комиссия, а сам Немирович-Данченко.

Опережая восторг Оксаны, Машенька, подняв руку, щелкнула пальцами:

— Вот это да! Знаешь, Ксана, когда я вернулась с окопов и узнала об этом, я хотела побежать и расцеловать Немировича-Данченко. Есть еще гениальные люди, которые понимают друг друга.

Радостно улыбаясь, Оксана протянула руку Роману:

— Поздравляю вас, искренне рада вашему успеху. Я всегда думала, что вы заслужили его, и мне было досадно, что ваш талант так долго не признавали…