Московское воскресенье

— Наши перебазировались. Летите за нами…

Через несколько минут два последних самолета снялись с аэродрома.

Глава одиннадцатая

В густом саду на окраине станицы было душно от пыли. Дорога на Ставрополь проходила невдалеке, и вся пыль войны оседала на этот сад. Сквозь серую завесу тускло просвечивала спелая черешня, но до нее никто не дотрагивался.

К пяти часам летчицу Нечаеву и штурмана Румянцеву вызвали в штаб, и они приготовились получить новое задание. Явились минута в минуту, но их попросили обождать: в штабе заканчивалось срочное совещание командиров.

Нечаева присела на ступеньки крыльца и вертела в руках веточку мальвы.

Румянцева нетерпеливо ходила по дорожке от крыльца до калитки.

— Катя, посмотри, до чего тонко сделаны эти цветки. Снаружи — пунцовые, а внутри — белые лучики, словно кисточкой нарисованы. Такая вот мелочь, а какое мастерство!

— Вот уж именно мелочь! — буркнула Катя. — Не понимаю, как ты можешь говорить сейчас об этом. А меня вот что волнует: долго ли еще нам ждать?

Даша спокойно ответила:

— На войне все время уходит на ожидания да выжидания. Не тот командир хорош, который с бухты-барахты на смерть пошлет, а тот, который семь раз примерит, а уж потом отрежет. А когда меряют, не торопятся.

— Должно быть, ночь будет серьезная, — вслух подумала Катя.

— Теперь все ночи серьезные.

— Заметила, какое лицо было у командира?

Даша пожала плечами и неохотно проговорила:

— У нашего командира на лице ничего не заметишь. Она у нас молодец, выдержка железная, не то что у других…

— У кого «у других»? — насторожилась Катя.

— Ну, указывать не буду, — с хитринкой улыбнулась Даша.

— Ага! Понимаю! И приму к сведению…

Из дома напротив вышла старушка, подошла к ним. У нее было загорелое морщинистое лицо, глаза мутные, как вода Дона.

— Скоро у них совещание кончится? — спросила она, тревожно заглядывая в окна. — Жду Варвару Федоровну обедать, а ее все нет. Блины остыли. — Остановившись перед летчицами, она посмотрела на них, потом вздохнула и сказала: — Может быть, вы свободны?.. Может, пойдете поедите? Не пропадать же добру. Намесила, напекла, а ей и поесть некогда.

Голос ее звучал так грустно, что нельзя было отказаться.

— Спасибо, — сказала Катя. — Мы, пожалуй, зайдем. В окно увидим, когда кончится совещание.

Даша кивнула, и они пошли за старушкой.

Хозяйка проворно вынула из печки горшок и опрокинула на тарелку горку блинов. Кисловатый запах сразу напомнил Кате о доме. Морщинистое лицо старушки было похоже на материнское. Как будто они у мамы дома побывали.

— Это с собой в небо захватите, — давала хозяйка блины перед уходом. — Чай, не ангелы, полетаете-полетаете — и есть захотите.

Девушки пятились к двери:

— В небе есть некогда. Лучше спрячьте, а мы после полетов забежим.

— После полетов? — старушка сразу осеклась, на глаза навернулись слезы. «Вернетесь ли?» — подумала она, но вслух произнести не посмела.

С улицы донесся голос дежурной по части:

— Нечаева! К командиру!

Обняв старушку, Катя подумала: «И плечи такие же, как у мамы, и такая же согнутая спина, щека такая же мягкая, и глаза чуть что — и в слезах, и нельзя смотреть на них, нельзя… Ты не девочка, ты солдат, и тебя зовут».

Катя вырвалась и ушла, не оглядываясь.

— Как только начнутся дожди, — сказала она Даше, — попросим у командира разрешения перебраться к этой мамаше. Тут и помыться и просохнуть можно, а это нужно солдату.

— Солдату надо только одно, — сухо перебила Нечаева, — фронт удержать!

— Удержим, — ответила Катя и погрозила кому-то кулаком.

Зайдя в штаб, Катя услышала разговор Маршанцевой с комиссаром:

— Положение тяжелое, вал катится дальше. Пехота первого эшелона смята, артиллерийские полки раздавлены. Остатки стрелковой части откатились на восток.

Катя видела ночью в степи этот железный поток. Силу этого потока она уже знала.

Самолеты летели навстречу этой железной лавине, бомбили, а пламя с земли показывало им, что они работали удачно.

Всю ночь самолеты бомбили мотопехоту и поработали на славу. Немцы не успели подтянуть сюда зенитки, приготовиться к обороне и укрепиться. Маршанцева посылала самолет за самолетом.

И когда рассвело, возле самолетов не было слышно ни оживленного разговора, ни смеха, ни шуток: все спали, а кто от напряжения и усталости не мог уснуть — молча отдыхали.

Катя и Даша остановились в хате казачки Анны Панченко.

— Дивчины, вы из-под Ростова? Не видали там моего Николая? — выспрашивала их казачка, угощая варениками.

— Не видали, — ответила Катя, удерживая горестную улыбку.

— Мы работаем в воздухе, а он, наверно, в наземных частях, — пояснила Даша. — Пехота от нас далеко, но я думаю, что ваш Николай жив, а не пишет только потому, что некогда. Я вот тоже родным не пишу, радости мало, а о горе зачем писать?