Московское время

…В начале 20-х годов извозчик Комаров (на следствии выяснилось, что в действительности он носил другую фамилию) стал фигурантом нашумевшего процесса, в ходе которого советское общество впервые узнало о серийных убийствах. Дело имело огромный резонанс, нашедший отражение среди прочего и в одном из очерков Михаила Булгакова[5]. По слухам, после вынесения обвинительного приговора Комарова расстреляли в спину, чтобы иметь возможность изучить его мозг. Тем не менее даже после процесса Комарова серийные убийства долгие годы не рассматривались как отдельная категория преступлений, и для совершающих их не было никаких специальных терминов. Изданное в 1938 году «Расследование дел об убийствах» только осторожно упоминает «раскрытие дел по аналогичным случаям», при этом мешая в одну кучу разбойные убийства и убийства, которые сейчас называются серийными.

– Может быть, и «комаровец», – сказал Опалин в ответ на реплику следователя. Соколов задумался. Папироса тлела в его пальцах.

– Нет, – проговорил он наконец, качая головой. – По одной серебряной сережке… нет, Ваня, слишком смело делать такие выводы. Местности разные, жертвы тоже разные, а то, что они были задушены – так удушение часто встречается. Я понял твою мысль – некто убивает людей и берет себе на память незначительные мелочи, но извини, я в твою версию не верю.

– Может быть, ты и прав. – Иван поднялся с места. – Ладно. Я все равно хотел папиросы тебе занести.

Вторично попрощавшись с Соколовым, Опалин вернулся на Петровку, где погрузился в круговорот неотложных дел. Пришел ответ из Ростова, надо было продолжать допросы уцелевших бандитов, а еще предстояло решить, что делать с Костей Масловым. В промежутке Опалин еще раз взвесил свои соображения относительно пропавшей сережки и пришел к выводу, что Соколов все-таки прав, а сам он чересчур увлекся.

Конвойные привели на допрос Храповицкого.

Главарь банды был мрачен, на щеках его за одну ночь проступила седоватая щетина, взгляд сделался совершенно волчьим. Значит, до Храповицкого уже дошли слухи об убийстве брата, понял Иван. Кончилось показное балагурство и шутки насчет Тыльнера (которого уголовники упорно величали бароном).

– Поговорим о Ростове? – предложил Опалин.

– Поговорим, – согласился Храповицкий, осклабившись, но сказал другое. – Зря вы это, начальник. Зря. Не надо было брата моего трогать.

– Ишь ты, как интересно получается, – с деланым добродушием в голосе вмешался Петрович, который тоже присутствовал и вел протокол. – Вам, значит, все можно, а когда вас вашими же методами… так сразу нельзя. А твоему брату нечего было от конвойного бегать…

– Толя не дурак так подставляться, – ответил Храповицкий сквозь зубы. – Так я и поверю, что конвойный какой-то его грохнул без приказа… Ты, Скорохват, конечно, молодец. Идешь по крови людей… смотри только, не поскользнись!

«А может быть, Костя прав, – подумал Опалин, глядя в сверкающие ненавистью черные глаза бандита. – Убили бы всех при задержании, и дело с концом. Валандаться теперь с этой мразью, допросы, очные ставки… суд… Другие дела стоят, пока я с этим не развяжусь. Каждый раз одно и то же…»

Зазвонил телефон. Опалин назвал себя, выслушал сказанное и повесил трубку.

Вечером Иван докладывал Твердовскому:

– Раненый бандит Капитонов, которого отвезли в больницу, умер от большой потери крови. Что касается убитого Анатолия Храповицкого: я говорил с доктором Бергманом и экспертом. Оба считают более вероятным, что в момент выстрела он не бежал, а шел. Положение тела, траектория пули…

– Более вероятным, – перебил Николай Леонтьевич, – но не стопроцентным?

– Да, – кивнул Иван. – Только вот выстрел был произведен в упор. На волосах остались пороховые частицы…

– Горюнов написал об этом в своем заключении?

– На словах он мне об этом сказал, но я не помню, успел ли он все написать, – ответил Опалин после паузы, протягивая Николаю Леонтьевичу бумаги.

– Здесь говорится, что Храповицкий мог бежать, когда в него выстрелил Маслов, – подытожил Твердовский, пробежав глазами строки. Он перевернул лист. – Какой мелкий у доктора почерк… Входное отверстие… выходное… на расстоянии два с половиной сантиметра под левой глазницей… подумать только, какая точность! Ну, тут вообще ничего не сказано про то, кто куда шел или бежал…

Николай Леонтьевич сложил бумаги и серьезно посмотрел на Опалина.

– Честно говоря, Ваня, я рад, что ты не стал пороть горячку и убедил эксперта и доктора не приписывать лишнего, – сказал Твердовский. – Это не значит, что я за обман, и не значит, что я одобряю поступок Маслова. Но к нашим делам мы больше никогда его привлекать не будем.

– Это моя вина, – начал Опалин. – Мне надо было как следует все проверить, прежде чем…