– Держи, Митяй. Премию быстро не обещаю, но… сам понимаешь, тут как карты лягут.
– А ты, Григорьич, оказывается, ничего мужик, – заметил Манухин с подобием какого-то даже удивления, забирая бумагу. – Если руки боишься испачкать, меня зови… Я не боюсь…
Опалина передернуло. Еще не хватало для полного счастья стать лучшим другом-приятелем Манухина. Иван довольно сухо попрощался с хозяином кабинета, забрал дело и вышел, чувствуя, как по спине струится пот.
Он всегда был уверен в том, что в его нелегкой, не гарантирующей долгую жизнь профессии есть вещи, на которые он никогда не пойдет. И вот, пожалуйста, – пошел.
Украл улику.
Просто взял – и украл.
Как самый обыкновенный вор.
Глава 17. Рвущиеся нити
В метро воспрещается проезд пассажиров с громоздким багажом, с животными, с бензином, керосином, кинолентами и другими легко воспламеняющимися предметами.
– Пыжова Екатерина Денисовна, двадцать четыре года, переводчица «Интуриста», труп найден десятого ноября на скамейке Никитского бульвара без документов, отправлен в морг как неопознанный. Личность установлена нашими коллегами Дмитрием Манухиным и Власом Лепиковым. Проживала в отдельной квартире, опрос соседей по коммуналке отпадает.
– Может быть, с ней жили родственники какие-нибудь? – предположил Казачинский.
– Мужья или любовники, – ввернул Петрович.
– Домработница, управдом, коллеги по работе – всех их придется опрашивать. – Опалин чихнул и поморщился. Грипп никак не хотел сдаться и признать свое поражение. – Антон, ты что-то хотел сказать?
Совещание оперативных работников бригады по поимке ночного шофера проходило в кабинете Опалина. Все курили и все были малость на взводе, потому что понимали: обычные следственные действия тут не работают. Хотя и их никто не отменял, потому что надо было окончательно убедиться – Пыжову убил тот же человек, что и трех остальных.
– Нина Морозова сообщила, что убитая Елисеева дружила с какой-то Катей, а Катя эта имела дело с иностранцами, – сказал Антон. – Это не может быть Пыжова?
– Вряд ли, жертвы в таких делах обычно не связаны, – ответил Опалин. – Но мы, конечно, проверим.
Он как раз заканчивал распределять обязанности, когда зазвонил телефон и дежурный сообщил об очередном убийстве.
– Все наши заняты, придется вам ехать на выезд… Петровский проезд, 2 а, общежитие рабфака Метростроя. Звонившая была в истерике, там убитые и раненые… в общем, разберетесь на месте…
Случившееся в общежитии Опалин запомнил надолго. Как выяснилось, два пытливых ума готовились к зачету по химии и решили опытным путем проверить, как горит смесь серы и пороха. Ставить эксперимент во дворе им показалось слишком холодно, решили остаться в комнате и…
Взрыв получился такой силы, что стекла выбило не только в общежитии, но и в окружающих бараках. В соседней комнате, где шумная компания праздновала чей-то день рождения, частично обрушился потолок, и несколько человек получили ранения, причем тяжелые. Что касается пытливых умов, то один погиб прямо на месте, а второй скончался по дороге в больницу.
– По-моему, это хуже, чем вредительство, – вполголоса заметил Горюнов фотографу, снимавшему разрушения. – Это идиотизм!
Никифоров и его Фрушка тоже выезжали с группой, и Опалин опять поймал себя на желании заменить похожую на медвежонка собаку настоящей служебной овчаркой. Фрушка производила слишком несерьезное впечатление, которое окружающие автоматически начинали переносить на муровцев, и Опалину это не нравилось.
– Никифоров! Простите, забыл, как вас зовут…
– Иван Васильевич.
– Так вот, Иван Васильевич, собаке тут нечего делать, ступайте к Харулину. Мы сами справимся…
– Не любите вы ее, – помрачнев, сказал Никифоров, и в голосе его послышалась настоящая тяжелая обида.
– Ваня, – шепнул Опалин, отбрасывая околичности, – уведи собаку. Тут несчастный случай, не преступление… кого ей тут выслеживать?
Никифоров поглядел на Опалина, как на кровного врага, подозвал Фрушку и удалился. На обратном пути, когда муровский автобус вез опербригаду на Петровку, проводник отвернулся от старшего оперуполномоченного, храня угрюмое молчание. Фрушка лежала у ног Никифорова, положив морду на мохнатые лапы.
Впрочем, по-настоящему вовсе не собака волновала Опалина, а фото, украденное днем из кабинета Манухина.
Дома он достал письмо Маши из Владивостока и еще раз перечитал его. Почерк – ее. Подпись – несомненно ее. Даже бумага пахнет ее духами. Штампы на конверте в порядке, адрес написан ее рукой.
«Что же это такое?»
Опалин лег на кровать, закинул руку за голову, а конверт с письмом и украденную фотографию положил себе на грудь.
«Допустим, это не она, а совершенно посторонняя женщина, просто очень на Машу похожая… Может же такое быть? Вполне. Помнится, даже я как-то на улице обознался… принял за Машу другую…»