Московское время

– Так вот, по поводу машины, – заговорил он, не тратя время не предисловия. – У самого Орешникова машины нет, но его двоюродный брат сейчас за границей, работает в нашем торгпредстве, и Орешников присматривает за его машиной. Фамилия брата…

– Плевать на фамилию, – отмахнулся Опалин. – Машина появилась, значит, я прав. Это не шофер.

– Кто-нибудь мне объяснит, что тут происходит? – попросил Казачинский.

– Труп Екатерины Пыжовой усадили на скамейку. – Опалин взял одну из фотографий и сунул ее под нос Юре. – На скамейку, вот в чем фокус. Раньше наш шофер либо оставлял тела на месте преступления, либо вывозил в какой-нибудь парк. Не сажал он никого на скамейки, понимаешь?

– Получается, это не шофер? – Казачинский нахмурился.

– Слухи в народе уже ходят? – невпопад спросил Опалин.

– Слухи есть, – подтвердил Петрович. – Как им не быть-то!

– Ну вот, а теперь предположим, кто-то замыслил убийство, но не знает, как все обставить. И тут – такой удобный случай. Где живет Орешников?

– На Чернышевского.

– Тогда все просто: жертва была у него, он убил ее, засунул в машину, выехал на Бульварное кольцо – это только мое предположение, он мог и другой дорогой ехать, и оставил тело на Никитском. Мол, ловите своего «комаровца», люди добрые, а я ни при чем.

– Нужна санкция на арест, – подал голос Антон.

– А если это все-таки не он? – спросил Петрович. – Нам же ничего толком о нем не известно.

«Он что, сомневается?» – изумился Завалинка. Сам он воспринимал любые выводы Опалина как истину в последней инстанции.

– Надо осмотреть квартиру и машину, – буркнул Иван, не отвечая. – На левом сапоге Пыжовой не хватает набойки. Если Орешников таскал труп туда-сюда, то где-то эта набойка могла остаться… Антон!

– А?

– Ты будешь сопровождать Петровича к товарищу Орешникову. Доставьте товарища сюда немедленно.

– А если он откажется?

– Скажите ему, он арестован по сто сорок пятой статье УПК. – Эта статья разрешала задержать подозреваемого на две недели, за которые милиция или следователь обязаны были собрать достаточное количество улик.

– Ваня, для ареста по сто сорок пятой все равно нужна санкция прокурора, – негромко напомнил Петрович.

– Не дадут мне ни черта, – неожиданно обозлился Опалин. – А если дадут, то через неделю или через месяц. Я слишком многого прошу? Притащите его сюда, остальное я беру на себя!

– Я поеду с Петровичем, – вмешался Казачинский. – А Антон с экспертом и фотографом потом займется квартирой Орешникова. И машиной, само собой.

– Не возражаю, – отозвался Опалин.

Он досадовал на себя за то, что сорвался в присутствии подчиненных, но они дружно сделали вид, что ничего не заметили и не обиделись, и оттого ему стало еще более досадно.

Петрович с Казачинским ушли, а проголодавшийся Антон отправился в столовую. Вспомнив о Твердовском, Опалин позвонил начальнику и изложил свои доводы.

– Шатко, – заметил Николай Леонтьевич, подумав. – Очень шатко. Но у тебя, Ваня, сначала шатко, потом железно… – Он немного промолчал. – Тебе что-нибудь нужно?

– Да. Лист плотной бумаги, которую художники используют для рисования.

– Лист или альбом?

– Одного листа достаточно.

– Не буду спрашивать о твоих планах, – проворчал Николай Леонтьевич. – Потом сам расскажешь… Лист тебе пришлю.

Минуты тянулись томительно медленно. Антон вернулся с обеда, сунулся в дверь, но, увидев выражение лица Опалина, счел за лучшее ретироваться. Явился посыльный от Твердовского с пачкой бумаги для рисования. Опалин выбрал один лист, а остальные вернул. Снова он был один в кабинете, и снова плелись минуты – неспешным черепашьим шагом, приводящим в отчаяние. Он курил папиросы, одну за другой, и думал. Три дела из четырех спрятал в сейф, а четвертое, об убийстве Екатерины Пыжовой, держал перед собой, положив чистый лист под верхнюю обложку.

И наконец – вот они. Звук широких шагов Юры, почти неслышная поступь Петровича и шарканье подозреваемого. Протестующий блеющий голос. Опалин затушил папиросу, открыл дело и притворился, будто изучает его. Стук.

– Да-да, войдите!

Петрович вошел первым, затем Казачинский подтолкнул бледного, растерянного гражданина в добротном пальто с бобровым воротником. Гражданин носил роговые очки, делавшие его старше, но Опалин с ходу определил, что незнакомец молод – явно моложе тридцати – и вдобавок отчаянно трусит. Макушкой он едва доставал до плеча Петровичу.

– Леонид Андреевич Орешников, – отрекомендовал его Казачинский, не скрывая усмешки. – Очень не хотел сюда идти… но пришлось.

– Старший оперуполномоченный Иван Григорьевич Опалин. Что ж, рост совпадает, – объявил Иван, скользнув взглядом по посетителю. Вынул из папки лист, принесенный от Твердовского, и начал всматриваться то в лицо Орешникова, то в несуществующий рисунок на листе. – Поверните, пожалуйста, голову, Леонид Андреевич… Нет, в другую сторону. Спасибо, вот так достаточно…

Дверь снова отворилась, на пороге возник Антон, да так и застыл, боясь хлопнуть створкой, как-то помешать и вообще обратить на себя излишнее внимание.

– Я имею право спросить, что, в конце концов, происходит? – с раздражением пропыхтел Орешников.