– Набойку с женского сапога. Я так понимаю, это Пыжовой. Следов того, что в квартире произошло убийство, я не вижу. Конечно, у него было более чем достаточно времени для уничтожения всех следов, но это плохо согласуется с найденной набойкой.
Опалин поблагодарил эксперта, повесил трубку и повернулся к Орешникову, с тревогой смотревшему на него.
– Леонид Андреевич, вы что-нибудь брали из сумочки вашей подруги?
– Я… ничего. Я только посмотрел, на месте ли деньги. Она обычно носила с собой большие суммы… Но кошелек никуда не делся, и в нем было больше трехсот рублей…
– Тело было еще теплым, когда вы его нашли?
Кивок.
– Как живой человек?
Вновь кивок.
– Скажите, Леонид Андреевич… Когда шли к дому, вы кого-нибудь видели? Кто-то навстречу шел? В парадной никого не встретили?
– Я… нет… не думаю…
– Во дворе машины? Приезжали-уезжали?
– Ну, грузовик мимо меня проехал… Это считается?
– Что за грузовик?
– Обыкновенный. Да я и не смотрел на него…
– И шофера не видели?
– Нет. Зачем он мне? А, понимаю… Вы думаете, он мог бы подтвердить мое алиби?
Нет, Опалин думал совсем о другом. Он придвинул к себе аппарат и набрал знакомый номер.
– Андрей Петрович? Опалин беспокоит. Мне нужно, чтобы вы сравнили два способа удушения жертв. Елена Елисеева и Екатерина Пыжова. Да, это та, о которой умолчал ваш коллега… Но первое тело уже, наверное, затребовали родственники? Ах, вот как… Вы им не отдали? Доктор, я просто не знаю, как вас благодарить… Да, разумеется, как только будет результат, звоните мне.
Повесив трубку, Иван откинулся на спинку стула и несколько мгновений собирался с мыслями.
– Итак… Во-первых, сейчас мы оформим протокол, и вы его подпишете. Во-вторых… задерживать вас я не стану, но возьму с вас подписку о невыезде. Вы, Леонид Андреевич, своими действиями создавали препятствия следствию. Полагаю, вас за это будут судить, но… потом.
– Вы меня отпускаете? – пробормотал Орешников, глядя на собеседника во все глаза. – Постойте, так вы… вы поняли, что я не убивал?
– А я вообще понятливый, – ответил Опалин и сам себя возненавидел за эту ненужную, хвастливую, бесцеремонную фразу. – Не забудьте дать нам адрес и телефон вашего должника Белюстина – для протокола.
…Когда Леонид Андреевич, подписав все бумаги и получив пропуск на выход, скрылся за дверью, Петрович не удержался и негромко заметил:
– Как хочешь, Ваня, а я бы его все-таки закрыл. Хотя бы до окончания экспертизы, которую делает доктор Бергман…
– Экспертиза – это важно, – кивнул Опалин. – Но еще важнее ключ.
– Какой ключ?
– От квартиры Орешникова. Помнишь, он сказал, что у Пыжовой был свой ключ? А в сумочке ключа не оказалось.
– Она могла держать его не в сумочке, а в кармане.
– За кого ты меня принимаешь? Когда тело нашли на скамейке, не было в карманах никакого ключа.
Петрович откинулся на спинку стула.
– Думаешь, грузовик, который видел Орешников…
– Возможно. Но наверняка ничего сказать нельзя. Мы не можем утверждать, что это именно тот грузовик.
– Пыжова убита девятого, Елисеева – утром двенадцатого. Выходит, наш шофер стал чаще убивать? – спросил Петрович после паузы.
– Выходит, так, – просто ответил Опалин.
Глава 19. Шестой день
29 апреля в Москве на площади Свердлова открылся большой кинотеатр «Метрополь». В нем три зрительных зала: синий, зеленый и коричневый с общим количеством около 700 мест. Сеансы начинаются каждые полчаса. Зрительные залы стильно меблированы. В залах фойе хорошая вентиляция.
Как известно, последний день шестидневки является выходным и создан исключительно на радость трудящимся. Однако 24 ноября застало Василия Ивановича Морозова отнюдь не в радужном настроении.
Осенью у него частенько болело левое колено, которое он расшиб аккурат в недоброй памяти 1917 году, когда дворники, в гнилое царское время исправно убиравшие снег и расчищавшие тротуары, стали вдруг почему-то работать спустя рукава. Обычно колено во время перемен погоды начинало ныть, наполняя сердце Василия Ивановича дурными предчувствиями. Он вспоминал о ревматизме, подагре и гангрене и страдал. Чувство юмора в такие моменты отказывало ему напрочь. Зинаида Александровна суетилась вокруг мужа с примочками и совала ему какие-то лекарства, которые он безропотно принимал. Хотя лекарства – по его словам – не помогали, колено обычно утихало – до следующей перемены погоды, и тогда все начиналось сызнова.