Московское время

Тем временем звонок повторился, а затем начался сущий бедлам. Звонки сыпались друг за другом без всякой системы, и вдобавок ко всему кто-то отчаянно заколотил в дверь коммуналки кулаками и, кажется, даже ногами.

– Слесарь Петров из пятидесятой, что ли? – равнодушно протянула мадам Ломакина. – Эк ему приспичило опохмелиться…

– Может быть, мы залили нижних жильцов? – несмело предположил Степан.

Женя, не удержавшись, высунулся в коридор как раз в то мгновение, когда звонки прекратились. Дверь открыла Дарья Аркадьевна, секундой позже подоспел парикмахер – и немедленно разинул рот при виде жены, которая ввалилась в переднюю, цепляясь за стену. Ее шапочка съехала набок, в глазах застыло безумное выражение, беличья шубка была вся в снегу.

– Что с тобой? – промямлил Пряничников, и этот пошлейший, обывательский вопрос прозвучал для несчастной женщины дивной мелодией.

– Меня… меня хотели убить… – пролепетала она, инстинктивно дотрагиваясь до шеи и еще не вполне овладев своим голосом.

– Господи, какой ужас! – вырвалось у Дарьи Аркадьевны. – Садитесь, садитесь вот сюда… Как же это с вами?..

Ирина Сергеевна повалилась на стоявший в передней старый стул, вцепилась в ее рукав и зарыдала. В коридоре один за другим показывались встревоженные жильцы. Посыпались вопросы, на которые жена парикмахера в своем нынешнем состоянии могла отвечать только истерическим плачем.

– На улице, очевидно, ограбить хотели… – начала Дарья Аркадьевна.

– Нет! – хрипло вскрикнула Ирина Сергеевна, поднимая заплаканные глаза. – Он душил меня… Он убить меня хотел!

Тушь растеклась, образуя на лице черные пятна и потеки, помада размазалась. Жена парикмахера выглядела жалко – и ужасно. Снег на ее одежде и обуви мало-помалу таял, и под стулом образовалась небольшая лужица.

– Вот просто так набросился и стал душить? – недоверчиво спросил Ломакин.

– Да! – с ненавистью выкрикнула Ирина Сергеевна и зарыдала снова, закрыв лицо руками.

Нина, наконец опомнившись, метнулась в комнату, нашла листок с номером, который ей оставил Опалин, и побежала к телефону.

– По-моему, вся эта история как-то… не того, – протянула мадам Ломакина. Она привыкла разделять все мысли и сомнения своего супруга – позиция, несомненно, очень удобная, особенно при отсутствии собственных идей.

Женя смотрел на Ирину Сергеевну во все глаза, Степан со смесью любопытства и брезгливости косился на угольные разводы туши и продранный рукав шубы. Семиустов, электрик и Василий Иванович ошарашенно переглядывались, парикмахер никак не мог собраться с мыслями и издавал какие-то невнятные восклицания. Доротея Карловна стояла с совершенно беспомощным видом, и только Таня Киселева оказалась на высоте: сбегав в свою комнату, принесла бутылочку ликера и рюмку.

– Выпейте, ну… Выпейте! Вам станет легче…

– Я не могу, – просипела Ирина Сергеевна, мотая головой. – У меня все горло болит…

Она беспомощно поглядела на этикетку, на полное сочувствия лицо Тани, которая ловко налила полную рюмку и подала ей. Ирина Сергеевна пригубила, потом стала пить, запрокинув голову, и тут только Дарья Аркадьевна отчетливо разглядела следы у нее на шее.

– Да тут милицию надо звать… – пробормотала жена Семиустова, холодея.

Нина, закончив разговор по телефону, вернулась к толпящимся вокруг пострадавшей жильцам.

– Я уже позвонила в МУР. Они едут, – лаконично сообщила она.

Бабка Акулина высунула нос из комнаты, сообразила, что случилось нечто из ряда вон выходящее, и семенящей походкой направилась к группе соседей.

– Чего стряслось-то? Ась?

Ни у кого не возникло желания дать бабке развернутый ответ, и после паузы парикмахер выдавил из себя:

– На мою жену напали… Вот… и сумочка куда-то делась…

«Почему он говорит о сумочке в такой момент?» – с негодованием подумала Нина. Она не понимала, что человек, выбитый из колеи, может нести вздор и это вовсе не говорит о его бесчувственности, а только о том, что он пытается цепляться за какие-то знакомые вещи или образы.

– Вот поди ж ты! – победно заявила старая ведьма, подбоченившись. – Ходют по ночам, не пойми с кем шляются, вот и результат. А все потому, что шляться не надо где ни попадя! Дома надо сидеть…

Ирина Сергеевна подняла голову. Видя, как недобро сверкают ее глаза, Василий Иванович невольно затрепетал – и, как выяснилось, не зря.

– Ах ты старая б…! – закричала жена парикмахера. Голос ее креп и обретал силу с каждым словом. – Я хожу по улицам, когда хочу, потому что имею право! Это мой город! И мой муж не возражает! А ты… а ты товарищем Сталиным подтираешься! Да, да, представьте себе! – добавила она, обращаясь к оторопевшим жильцам. – Я как-то раз нашла после нее газету в уборной… Так что вы думаете – она фото товарища Сталина аккуратно так выдрала, и ж…у им подтерла! Троцкистка вонючая! Старая…

И обрушила на голову Акулины град замысловатых ругательств.

– Ты что мелешь-то, мелешь-то что, неугомонная, – зачастила бабка, меняясь в лице. – Чтобы я товарища Сталина…