Москва

Еще тогда, в знойном Египте, спустившись с пирамиды Хеопса, Диогенов решил, что должен создать собственную философскую систему. Такую же, как у Платона, Аристотеля, Будды, Гегеля, Шопенгауэра. Или, на худой конец, у Ницше. По некоторому размышлению он вычеркнул Будду из этого списка, ибо уж очень необычен и странен был Будда для европейского человека. А Диогенов справедливо считал себя именно европейским человеком, и не сомневался теперь, что ему по плечу создать европейскую философскую систему. Что сил у него не меньше, чем у Гегеля, или Шопенгауэра, и что он должен втайне ото всех создать европейскую философскую систему с русским уклоном. Но, странное дело, чем больше размышлял философ Диогенов о русской философской системе, тем к более необычным выводам он приходил. Нет, все было правильно, все было логично, и Россия, несомненно, была европейская страна, которая уже давно заслужила свою философскую систему. Ведь несправедливо же было, что туманная Германия имела свою философскую систему, да не одну, а, по крайней мере, три. И Франция имела такую систему, ибо был во Франции философ, который заявил, что он мыслит, и, следовательно, существует. Да куда не ткни пальцем в Европе, везде были свои философы, без труда создававшие свои философские системы, и прославлявшие этим не только себя, но и страны, в которых они жили. А в России вместо философов были сплошь какие-то блаженные. Василий Блаженный. Максим блаженный. И вообще свои собственные блаженные в каждом русском городе, в который только не ткни пальцем на карте. Диогенов даже специально много раз ходил на Красную площадь, и подолгу стоял рядом с храмом Василия Блаженного, с удивлением размышляя, почему этот, несомненно выдающийся ум, всех только лишь обличал, а ничего философского не создал. Или не сказал хотя бы одну фразу, вроде того, что он мыслит, и, следовательно, существует. И на Варварку он много ходил, и даже заходил в храм Максима Блаженного, но тоже ничего путного там не нашел. Не европейское все это было, не германское, не французское, не, прости Господи, английское, и вообще никакое. Какое-то иное было все это, и какая-то иная получалась в итоге страна. С одной стороны вроде бы и Европа, а с другой и не Европа совсем. Но тогда что это было такое?

«Может быть, все же буддизм нам подойдет?» – думал растерянно Диогенов, охватывая пытливым взглядом историю философской мысли России.

Но нет, не подходил буддизм для России. Для джунглей Индии подходил, а для русских снегов и черных бесконечных полей не подходил.

«Может быть, все дело в том, что в России не было своих университетов, и Василий Блаженный, и все остальные Божие люди, не смогли получить европейского образования? Может быть, все дело в этом?»

Но нет, не в этом было дело в России, ибо хоть и европейская это была страна, но и одновременно какая-то не европейская, какая-то азиатская, какая-то неухоженная и непричесанная. Не было здесь ни германских, ни французских посыпанных желтым песком аккуратных дорожек, а были одни лишь тянущиеся до горизонта бесконечные раскисшие черные поля, припорошенные пол года лежащим на них белым снегом. Тут уж не до философии с такими бесконечными черными полями, тут уж не до европейских университетов с этими русскими морозами. Тут даже если и учишься в отечественном университете, то не будешь, как Фауст в Германии, выпаривать из ртути золото, и искать философский камень. Тут почему-то студенты, вместо того, чтобы пойти путем Фауста, все как один задаются двумя проклятыми вопросами: «Кто виноват?» и «Что делать?»

Не золото выпаривают из ртути, не философский камень пытаются отыскать, не Мефистофеля из мрачных глубин вызывают, а пытаются ответить всего лишь на два сакраментальных вопроса.

«Кто виноват?»

«Что делать?»

И больше ничего русских мальчиков с философским уклоном в России не интересует. Всего лишь два сакраментальных вопроса, а дальше вообще ничего. А ведь могли быть русскими Гегелями, Спинозами и Декартами. Даже на худой конец могли быть русскими Ницше. А стали почему-то русскими революционерами.

Вот эти, которые сейчас едут вместе с ним в метро, которые учатся в университетах, и у которых нет ни денег, ни машины. Машины, которая им не нужна. А есть один лишь светлый ум и одно лишь молодое честолюбие. И они не будут создавать свою собственную философскую систему, потому что она в России никому не нужна. А будут сначала искать ответ на два сакраментальных русских вопроса. А когда найдут этот ответ… Страшно подумать, что тогда они будут делать…