Москва

– Позвольте познакомить вас с нашим маленьким творческим коллективом «Четвёртой полосы», – Олеша представил своих коллег, и тут меня ожидало новое потрясение – в тесной комнатке собралось сразу несколько будущих литературных звёзд: не считая Михаила Афанасьевича, в редакции «Гудка» трудился ещё и Илья Ильф[2].

– Так что же привело вас, товарищ Быстров, в нашу обитель? – близоруко прищурился будущий создатель «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка».

Меня так и подмывало сказать, что я уже познакомился с его будущим соавтором, когда тот приезжал в командировку из Одессы в Петроград, но я благоразумно промолчал. Хоть тресни, не вспомню, работают ли уже вместе обе половины творческого дуэта «Ильф и Петров», в котором первую скрипку, похоже, как раз и играет мой собеседник.

Внезапно его накрыл приступ кашля, и он деликатно отвернулся от меня, прикрыв рот носовым платком. Несколько секунд его спина и плечи сотрясались.

Я дождался, когда он перестанет кашлять и снова повернётся в мою сторону.

– Меня к вам привели суровые и скучные будни уголовного розыска. Ищу поэта, который печатается в «Гудке» под псевдонимом Вик Суровый.

– Вот уж не знал, что наш Вик так высоко ценится в угро, – фыркнул Ильф.

– Это какой Вик? – вскинул голову Олеша.

– Да тот самый, – усмехнулся Ильф. – Ты должен его помнить…

Видя непонимание во взгляде собеседника, Ильф пояснил:

– Да брось! Ты не мог его забыть! Ну, тот, который наваял: «Пахал Гаврила спозаранку, Гаврила плуг свой обожал…» Рыжий такой! – пустил в ход последний аргумент Ильф.

– Ах, рыжий! – вспомнил Олеша. – Ну да, знаком нам этот товарищ. Как вы понимаете, никакой он не Суровый и даже не Виктор. Его настоящие имя и фамилия… дай бог памяти…

– Никифор Ляпис, – с готовностью подсказал Ильф.

– Точно! Мы поначалу думали, что и это псевдоним, но он трудовую книжку показал, в которой чёрным по белому: Ляпис Никифор. Отчество, извините, не припомню – в бухгалтерии надо смотреть, – виновато развёл руками Олеша.

Известие о трудовой книжке меня не удивило: пока что именно она была основным документом, удостоверяющим личность – внутренние паспорта с прописками «как положено» появятся гораздо позже, а пока граждане пользовались либо трудовыми книжками, либо многочисленными справками. Неудивительно, что немалая их часть де-факто являлись филькиными грамотами и порядком затрудняли работу уголовного розыска и милиции.

– В бухгалтерии я уже был, и отчество Никифора мне известно, – вздохнул я. – Но нужен адрес. Знаю, что с указанного в бухгалтерии он недавно съехал. Может, кто-то из вас в курсе его нового местоположения?

Я с надеждой посмотрел на собеседников.

– Коллеги? – Олеша обвёл сотрудников редакции взглядом, но все лишь недоумённо пожимали плечами.

– Простите, товарищ Быстров, но мы его адреса, увы, не знаем… – развёл руками будущий автор «Трёх толстяков».

– Жаль, очень жаль, – покачал головой я. – Будем искать в другом месте.

Правда, где именно, я пока не знал, ибо возлагал много надежд на этот визит в редакцию. Но ничего… Такая наша работа – вечно фартить не может. Иногда случаются и досадные обломы.

Я тепло простился с газетчиками и вышел из кабинета, понятия не имея, куда пойду дальше.

Надо бы сесть и хорошенько подумать.

Уже в коридоре кто-то тихо окликнул меня со спины.

– Товарищ Быстров!

Я остановился. Меня догонял слегка запыхавшийся Булгаков.

– Слушаю вас, Михаил Афанасьевич.

– А вы моё отчество знаете? – удивился писатель.

– Уголовный розыск знает всё… Ну, почти всё, – вышел из трудного положения я.

М-да. Хорошо, что не пришлось развивать эту тему, а то бы я, что называется, приплыл.

– Вы очень заняты? – И, не дожидаясь моего ответа, Булгаков продолжал:

– Хочу вас пригласить отобедать со мной. Тут неподалёку есть приличное кафе. Если что – я угощаю, – уточнил он с добродушной улыбкой.

– Замётано, – кивнул я, хотя сам бы с огромным удовольствием заплатил за возможность пообедать вместе с самим Булгаковым любые деньги.

Правда, в данный момент кошелёк был почти пуст. Все сбережения остались у Степановны и Насти, с собой я захватил довольно скромную сумму. А когда будет очередная получка, скорее всего, не знало даже высшее руководство. Задержки с зарплатой даже в столице были в порядке вещей.

Ладно, по натуре я человек почти спартанского характера, много мне не надо, так что могу потерпеть. А вот когда женюсь, придётся уже думать не только о себе.

Мы вышли из здания и свернули за угол.

Булгаков привёл меня в маленькое и симпатичное кафе, располагавшееся в углу старинного здания с эркерами, башенками и колоннами.

– А ничего тут, – огляделся я.

Обстановка и впрямь располагала. Мило, светло и уютно. Даже не верилось, что на дворе 1922 год, повсеместная нищета и разруха.

Мы заняли столик в углу.

Официантка принесла меню, взглянув в которое, я присвистнул. Цены тут кусались, причём сильно. Моих денег даже на чашку кофе бы не хватило.

– Я угощаю, – повторил Михаил Афанасьевич, заметив перемену в моём лице.

– Ладно, но с меня как-нибудь ответный стол! – пообещал я.

– Замётано, – спародировал меня Булгаков.